Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы такой лик написать, нужен был не столько талант живописца, сколько безупречная жаркая вера – способность погружаться в ожидание Бога всей душой, но не как в освежающую воду, а как в расщепляющий тебя свет. Христос в такой ситуации становится главной реальностью бытия, и сказка превращается в апокриф. Не сладить и сонму волшебников с Благодатью, даже с ее ликом.
Так что оно такое, сказка – само слово?
С – приставка, означающая – откуда, с чего. В данном случае с устного: казать – говорить. Но казать – это и показывать. Стало быть – с глаза, с показа.
Рассмотрим происхождение слова по наибольшему авторитету, словарю Фасмера. Этимология сложная, уходящая в глубину веков.
В славянских языках: говорить, показывать, доказывать, убеждать, называть. Даже предначертание – наказ. Даже метод – доказательство. В древнеиндийском: появляться, блистать, светить, увидеть. В персидском: учить. В древнеперсидском: учить, наставлять. Погружаясь в глубину времен, этимология подводит нас к азу – началу начал – к истине.
Сказка – рассказ с чего? С аза, с истины, причем самолично виденной.
Для обозначения разговора было другое слово: баять. Отсюда байки, баутки. Отсюда и обаятельный, то есть умеющий очаровывать словом. А сказка – повторюсь – отчет о виденном.
Именно в этом смысле слово сказка употреблялось в русской жизни в старину – отчет о путешествии.
Поскольку путешественники включали в свои отчеты местные легенды, горячечный бред, просто небылицы, суеверия, страхи, нечто увиденное во хмелю и нечто сегодня простое, но по тем временам необъяснимое, то понятие «сказка» постепенно приобретало противоположный истине смысл. Особенно постарались в этом перевороте государевы ревизоры, писавшие «правдивые» отчеты о всякого рода ревизиях, так называемые ревизские сказки.
Истина стала ложью. Правдивое описание увиденного – произведением, основанным на небылицах.
Но! «Сказка – ложь, да в ней намек…» Так что правда в сказках осталась. И как раз та – глубинная – аз. Сказка стала удобной – нетривиальной упаковкой для тривиальной морали.
Тривиальные заветы всегда нуждаются в некой привлекательной оправе, в неком затейливом сундучке. Их много, таких сундучков, пришедших к нам из глубин времени. Именно в этом деле – в фольклоре особенно сведущ мой друг Владимир Бахтин. Но он пока молчит, я не слышу в своей душе его незлобивого брюзжания. Но чувствую – скоро он меня одернет.
И все же вернемся к тривиальной морали.
К примеру: «Золотая рыбка» – что это за чудо такое? Подобие волшебной палочки?..
Нет. Золотая рыбка – любовь.
И говорится в сказке о том, что любовь не бездонный колодец, что может она устать, может иссякнуть. Может лишить всего, что дала. Нельзя помыкать любовью.
И еще о «нельзя».
Нельзя, чтобы железная лошадь в сказке ела ржавые гайки, гвозди и кнопки.
Даже железная лошадь в сказке должна есть траву и овес.
Глиняная корова будет доиться не строительным раствором в сказке, но молоком, возможно, сливками.
Однажды в гостях я слышал такой разговор. Хозяин и говорит:
– Курочка-ряба – это схема производственного романа. Гости захихикали, ногами затопали, выдвинули и другие аргументы против – словесные и криковые. А хозяин и говорит:
– Курочка-ряба снесла золотое яичко. Как это понимать? А вот как. Изобретатель придумал нечто совсем новое и очень нужное. Дед – директор предприятия – это изобретение бил-бил – не разбил. Баба – главный технолог – била-била – не разбила. Позвали они консультанта из министерства, товарища Мышку. Тот приехал, на какого-то профессора сослался, какую-то инструкцию показал, хвостиком махнул, яичко упало и разбилось. Тут одно понять надо – золотые яички бьются, когда падают.
Плачет дед – директор. Плачет баба – главный технолог. Очень нужное было изобретение. Очень технологичное было изобретение. А Курочка-изобретатель говорит им: «Не плачьте, не ревите, принесу я вам другое изобретение, не такое замечательное, зато по вашим отсталым мозгам в самый раз. И консультант Мышка из министерства вам не потребуется».
Гости пошумели немного, но потом согласились – мол, в этом толковании что-то есть. По крайней мере логика присутствует. Но одна дама завила губы веревочкой и говорит:
– Бред. Искусство нельзя толковать. Только невежды могут.
Многие гости смутились, они-то себя считали интеллигентами. А я с дамой не согласился – вспомнил я, как «Курочку-рябу» толковала моя бабушка. Она говорила мне, тогда маленькому:
– Золотое яичко – это любовь. Вот и бьют свою любовь Дед и Баба. Пробуют – крепка ли. Потому что в глубине души друг другу не доверяют или ревнуют. А мышка серая – сплетня, клевета. Вот и падает золотое яичко и разбивается. Вот и плачут Дед и Баба над своей разбитой любовью. Сплетня, клевета всех ударов сильнее. Недоверие, значит, в человеке сильнее доверия.
– Кто же тогда курочка? – спрашивал я.
– Курочка – это судьба. Она идет и яички роняет. Одному золотое, другому простое. Третьему – болтуна.
– А простое яичко что?
– А куда уйдешь? – говорила бабушка. – Раньше разводов у простых людей не было. Так и жили с разбитой любовью. По привычке жили. Простое яичко – это привычка. Обыденность.
Гостям толкование моей бабушки понравилось больше. Кто-то сказал, что «Курочка-ряба» пришла к нам из санскритской литературы. Кто-то сказал, что она ниоткуда не приходила, а как появилась тысячелетия назад, так и существует вместе с народом, так и живет. Наверное, «Курочка-ряба» в той или иной форме есть у всех индоевропейцев. Хотя русская Курочка уж больно сильно закручена. Многомудро.
А дама с веревочными губами и говорит обиженно:
– Бред. Нельзя толковать искусство. Искусство надо только чувствовать.
Чувствовать надо. Но и толковать надо. Толкование библейских текстов – семейное чтение – продвинуло вперед мышление католической и протестантской Европы супротив православной России. Тема особая, некоторым лицам кажущаяся спорной, но тем не менее содержащая проблему.
Простолюдинность толкования искусства – выдумка снобов. Сноб губами чмокает, глаза у какой-нибудь картины закатывает, а когда его кто-нибудь из Сургута спросит, чего он там, на картине такого замечательного разглядел, сноб или промолчит, проплывая над головами непосвященных, или, что чаще, скажет: «Искусство необъяснимо и нетолкуемо. Искусство следует воспринимать через образ