– Каково тебе, а? – Она прошлась взглядом по его лицу, пытаясь ощутить хоть какое-то удовлетворение. – Каково? – спросила снова, хотя никто не знал этого лучше, чем она сама. Глаза Гоббы выпучились, брыли затряслись, из розовых стали красными, затем багровыми. Монца не без труда выпрямилась. – Сказала бы я, что тело недурное пропадет понапрасну. Но это не так.

Закрыв глаза, она запрокинула голову, с силой втянула носом воздух. Крепче сжала молот, подняла его.

– Предать меня и оставить в живых?

Боек ударил меж свинячьих глазок, раздался треск – словно раскололась каменная плита. Тело Гоббы выгнулось дугой, рот разинулся, но из него не вылетело ни звука.

– Лишить меня руки и оставить в живых?

Молот ударил в нос, продавив лицо, как яичную скорлупу. Тело Гоббы обмякло, сломанная нога мелко задергалась.

– Убить моего брата и оставить меня в живых?

От последнего удара раскололся череп. По багровой коже хлынула черная кровь. Балагур убрал удавку, и Гобба завалился на бок. Перекатился легко, почти изящно, лицом вниз и застыл.

Мертв. Проверять ни к чему, и так ясно. Монца, морщась, с трудом разжала ноющие пальцы. Молот грохнулся на пол, кроваво блеснул боек с приставшим клочком волос.

Один мертв. Осталось шесть.

– Шесть и один, – пробормотала она.

Балагур, невесть с чего, вдруг уставился на нее широко открытыми глазами.

– На что это похоже? – спросил Трясучка.

– Что – это?

– Месть. Приятное чувство?

Монца не чувствовала ничего, кроме боли в голове, ногах и руках – одной переломанной, другой обожженной. Бенна по-прежнему мертв, она по-прежнему калека. Нахмурившись, она не ответила.

– Убрать его отсюда? – Балагур указал тяжелым, блестящим тесаком на труп.

– Да, и постарайся, чтобы не нашли.

Ухватив Гоббу за лодыжку, Балагур подволок его к наковальне. На опилках остался кровавый след.

– Разрубить. Раскидать по сточным канавам. Крысы сожрут.

– Достойный конец. – Монцу, однако, слегка затошнило.

Ей требовалось покурить. Как всегда в это время. Расслабиться, успокоиться. Она вытащила маленький кошелек с пятьюдесятью скелами и бросила его Трясучке.

Тот поймал. Звякнули монетки.

– Расчет?

– Расчет.

– Хорошо. – Он сделал паузу, словно хотел сказать что-нибудь еще, но не мог придумать, что. – Мне жаль вашего брата.

Она взглянула ему в лицо, освещенное тусклым фонарем. Внимательно всмотрелась, пытаясь его понять. О ней и Орсо он практически ничего не знал. Вообще мало что знал, на первый взгляд. Но сражаться умел, это она видела сама. Пошел в притон Саджама один, что требовало мужества. Человек мужественный, наделенный совестью… возможно. Гордый. Такой мог оказаться еще и верным. А верные люди в Стирии редчайший товар.

Ей никогда не приходилось оставаться одной надолго. Бенна всегда был рядом. Или за спиной, на худой конец.

– Жаль?

– Да. И у меня был брат.

Он начал разворачиваться к двери.

– Тебе больше не нужна работа?

Монца, не сводя с него глаз, двинулась вперед. Нашарила на поясе за спиной рукоять ножа. Ему известно ее имя. Имена Орсо и Саджама. Этого достаточно, чтобы она не дожила до рассвета. По доброй воле или нет, но он должен остаться.

– Такая же? – Он угрюмо глянул на окровавленные опилки у нее под ногами.

– Убийство. Говори, не стесняйся. – Ударить в грудь, размышляла она тем временем, или в горло? Или подождать, пока повернется, и всадить нож в спину? – А ты что думал? Козу доить?

Он покачал головой. Длинные волосы всколыхнулись.

– Может, вам это покажется глупым, но я приехал сюда, чтобы исправиться. У вас есть свои причины, конечно, но мне сдается, неверный это шаг. В неверном направлении.

– Еще шесть человек.

– Нет. Нет. С меня хватит. – Казалось, он сам себя пытается убедить. – Все равно, сколько…

– Пять тысяч скелов.

Трясучка уже открыл рот, чтобы снова сказать «нет». Но не сказал. Уставился на нее. Сначала растерянно, потом задумчиво. Прикидывая, сколько же это денег на самом деле. И что на них можно купить. Монца всегда умела определить цену человека, которую имеет каждый.

Глядя ему в лицо, она шагнула вперед.

– Ты хороший человек, я вижу. И сильный. Такой, как нужен. – Скользнула взглядом по его губам, снова посмотрела в глаза. – Помоги мне. Я нуждаюсь в твоей помощи, а ты – в моих деньгах. Пять тысяч скелов. С такими деньгами тебе будет гораздо легче исправиться. Помоги мне. Потом ты сможешь купить хоть половину Севера. И стать королем.

– Кто сказал, что я хочу быть королем?

– Будь королевой, коль хочешь. Но я скажу, кем ты уже точно не будешь. – Она придвинулась к нему так близко, что дышала почти в лицо. – Нищим. По мне, не пристало гордому человеку вроде тебя унижаться в поисках работы. – И Монца отвела взгляд. – Решать, конечно, тебе.

Он еще молчал в раздумье. Но Монца уже убрала руку с рукояти ножа, зная, каким будет ответ. «Деньги для каждого человека значат свое, – писал Бьяловельд, – но всегда хорошее».

Наконец Трясучка поднял голову. Взгляд сделался жестким.

– Кто следующий?

В былые времена Монца усмехнулась бы брату, и тот ответил бы ей такой же усмешкой. «Мы опять победили». Но Бенна был мертв, и думать следовало о том, чья очередь настала к нему присоединиться.

– Банкир.

– Кто такой?

– Человек, который считает деньги.

– Зарабатывает деньги, считая деньги?

– Точно.

– Странные у вас обычаи, однако. И что он сделал?

– Убил моего брата.

– Снова месть?

– Снова месть.

Трясучка кивнул.

– Считайте, я нанят. Что теперь?

– Помоги Балагуру вынести мусор. Ночью мы уедем. В Талине нам пока делать нечего.

Трясучка посмотрел на наковальню, тяжело вздохнул. Затем вытащил нож, который она ему дала, и направился к Балагуру, уже принявшемуся за работу.

Монца взглянула на свою левую руку, вытерла с нее капельки крови. Пальцы слегка дрожали. Из-за того ли, что несколькими минутами раньше она убила человека, из-за того ли, что не убила человека сию минуту, из-за того ли, что попросту хотела курить… сказать было трудно.

Возможно, по всем трем причинам сразу.

Люди постепенно привыкают к яду.