– Я тебя умоляю. – Лена картинно махнула рукой. – Не будь наивной. Везде свои источники. Надо только внимательно слушать.

Юля поковыряла салат и набросилась на рыбу.

– А зачем ему отель здесь, если у него в Москве так хорошо идут дела?

– Не знаю. Верит, что здесь будет такое же крутое туристическое место, как в Горном. Видит перспективу. Ну и потом – а почему нет? Здесь красиво, уже сейчас из Горного народ валит, вон сколько богатых клиентов, скоро весь московский бомонд будет здесь! А он катается туда-сюда, ему в кайф. Родителей он давно в Москву перевез. А сам пока катается. Вообще он отсюда родом. Не из Москвы.

– Ой, извините. – Тоня встала из-за стола и куда-то побежала.

– Куда она? – спросила Юля.

– Это она Костю своего увидела. Он, кстати, симпатичный. Но совсем еще мальчишка. Но ей и нужен мальчишка.

– А тебе кто нужен? – не удержалась Юля.

– Мне нужен богатый надежный мужик. Лучше бы иностранец.

– Правда? – Юля искренне изумилась.

– Да, я сначала на нашего Андрея прицеливалась, но уже вижу, что с ним особо каши не сваришь. Да и девушка у него уже есть. Я вообще всегда хотела уехать подальше из России. Ненавижу эту дыру. – Лена говорила со злостью.

– Почему?

– Странный вопрос. Ты тут сколько? Неделю? И уже забыла, какая жизнь за пределами этого шикарного дворца? Шикарные клиенты в шикарных шмотках с шикарными гаджетами, шикарные вечеринки с шампанским – мы можем только смотреть и облизываться. Нас подпускают близко-близко, но мы всего лишь прислуга, мы из другого мира. И я этот мир ненавижу. Я лучше сдохну, чем когда-нибудь снова вернусь к прежней жизни. Я зубами себе прогрызу дорогу. Хорошо, этот отель попался. А без него – что? Грязь, нищета, огороды, домашний скот, отвратительные продукты, убогие дома, пьяные ленивые мужики. Не-е-ет. Отсюда я уеду или в столицу, или за границу.

Из служебного помещения появилась Тоня за руку с Костей, худеньким молодым человеком небольшого роста, темноволосым и улыбчивым.

– Девушки, я вам сейчас принесу отпадный клубничный десерт! Пальчики оближешь. Кто на диете – не бойтесь, он низкокалорийный. Наши отельные клиентки-фифочки от него в восторге!

* * *

Во второй половине дня на педикюр приходила Оксана и вела свободолюбивые разговоры. То есть Юле они казались свободолюбивыми, потому что Оксана открыто, искренне делилась своим мнением, не стеснялась себя, говорила складно и просто, иногда затейливо, а иногда и мат себе позволяла, при этом мат даже украшал ее речь, придавал ее облику, ее манере необъяснимый шарм. И хотя Юля не любила мат, всю жизнь его слышала в М. от всех подряд – там народ без мата не мог вообще – ей казалось, что Оксана использует мат к месту. У нее мат был какой-то интеллигентно-гламурный, не противный, он придавал высказыванию комический эффект или усиливал драматизм. Юле хотелось говорить так же нескромно, так же смачно, смешно, уверенно и убедительно. Она слушала Оксану, и ей думалось, что если бы она так говорила, ее бы все слышали, все бы уважали ее мнение. Помимо самих слов, важно еще настроить голос, выработать интонацию. У Юли голос всегда был не очень сильный. Не тихий, не слабый, но скорее сопрано. А у Оксаны был яркий альт, голос шел прямо из груди, она очень четко артикулировала, не смазывала звуки, у нее не было ни единого произносительного дефекта, а Юля с детства не выговаривала «л».

Оксана объясняла, что понимает людей с убеждениями. Например, она хвалила какого-то писателя, о котором Юля никогда не слышала.

– Это не мое, я бы так не поступила, я бы так никогда не сказала. Для меня человеческая жизнь бесценна. Но я понимаю человека, для которого Родина больше человека, семья больше человека, нация больше человека. Я уважаю тех, у кого хватает смелости защищать свои убеждения. И когда убогая ограниченная интеллигенция кричит: «Убийца! Убийца! Мерзавец!», это просто какая-то узколобость. Человек защищал своих, защищал идею. Многие решили бы, что я просто дура, но для меня в принципе не существует никаких однозначных мерзавцев. Для меня Гитлер, Шушниг, Зейсс-Инкварт, Сталин – люди, у которых была идея. Да, безумцы, да, маниакальные, да, убивали, но это не делает их однозначными злодеями. Я не оправдываю убийства, я осуждаю, я считаю, что человеческая жизнь – это великий дар, но я понимаю важность каких-то глобальный идей и планов. И потом – в каждом человеке есть что-то хорошее. Каждый достоин прощения. Я верю в хорошее. Я верю в добро, понимаете?

Юля понимала. Кивала головой. Сопереживала. Вдруг сказала:

– Я верю в зло, которое совершается само по себе. Бывают чудеса, а бывает зло.

– Проблема большинства заключается в том, что каждый зациклен на себе, у каждого эго, вокруг которого все крутится. А вы подумайте, даже если с вами произошло что-то плохое, это может уравновеситься чем-то хорошим, что произойдет необязательно с вами, но произойдет. Потому что в природе есть баланс.

– И как я узнаю, что произошло что-то хорошее, если оно произойдет не со мной? – Юля иронически улыбнулась.

– Узнаете. Но с вами тоже произойдет много хорошего.

Юля смотрела на маленькие Оксанины пальчики, и каждая косточка представлялась ей холмом, горкой, за которой простирается чудесная страна.

На вечер к Юле никто не записался, и она хотела пойти к себе в комнату, но в салон заглянул Андрей. Он только просунул голову в педикюрную комнатку, улыбнулся и сказал:

– Переоденьтесь и выходите на улицу, встретимся у входа через пятнадцать минут.

Юля не поняла, во что она должна переодеться, но на всякий случай опять надела синее платье. Сердце колотилось. Андрей ждал ее у входа. Вместе они обошли отель, и Андрей открыл перед Юлей дверцу своей блестящей темно-синей машины. Юля не разбиралась в марках – только в цветах. Машина была цвета лака для ногтей из летней «синей» серии Chanel. А внутри – кремовый кожаный салон с мягкими сиденьями и панелью управления, как на космическом корабле.

Юля ничего не спрашивала, Андрей ничего не объяснял. Поехали. Поднимались все выше и выше в горы. Дома и люди попадались все реже. Сверху блестящая сочная зелень и коричневые, каштановые, серые, белые с черным, поросшие мхом стволы казались нескончаемой чередой счастливых мгновений, дарованных человеку природой просто так, ни за что. А заросли иван-чая, таволги, колокольчиков, клевера, борщевика и ромашек, перемежающиеся с зелеными полями, черными пятнами земли, глины, оранжево-розовыми песочными хребтами гор в солнечном сиянии, вызывали у Юли озноб, восторг до мурашек, до комка в горле, до слез, которые она мужественно сдерживала, чтобы не пугать Андрея. «Вот бы Артемка это видел. Если бы он это увидел, может, он не ушел бы навсегда», – думала Юля и чувствовала, как закипают другие слезы, слезы беды, с которой напрасно борется красота мира.

– Можем остановиться, сфотографируетесь, хотите? – спросил Андрей.

– Я не фотографируюсь, – удивленно ответила Юля.