Солдаты в ужасе выбегали из дверей и выпрыгивали в окна. Кто-то сжимал окровавленными руками голову, а кто-то пытался зажать рваную рану на животе и запихнуть обратно вываливающиеся кишки. Я видел людей, которые ползли, потому что у них была оторвана нога или даже обе. Даже те, кто успел выбежать из дома, не чувствовали себя в безопасности, многие, сделав буквально пару шагов, валились на землю и больше не поднимались. Сквозь грохот разрывов долетали отчаянные предсмертные крики и жалкие стоны.

Все больше и больше солдат, пораженных острыми как бритва осколками, разлетавшимися во все стороны, а вдобавок еще и раскаленными докрасна, лежали на земле в лужах крови. Вскоре буквально вся улица была завалена скорчившимися телами. Кровь текла ручьями! Сотни солдат были убиты и ранены. Но русские снаряды продолжали сыпаться, разрывая на куски уже мертвые тела.

Окровавленный обрубок ноги с чмоканьем ударил в борт моего бронетранспортера, и кровь брызнула мне в лицо. Я просто остолбенел. Словно загипнотизированный, я в ужасе уставился на то, что происходило прямо передо мной. Брызги крови вернули меня к жизни. Мы должны бежать, прочь из машины! Лучше рискнуть получить осколок в ногу, чем остаться в машине и взлететь вместе с ней на воздух. Я пригнулся и крикнул водителю, что нужно делать. И в тот же самый миг большой осколок ударил в борт бронетранспортера в то самое место, где я только что стоял. Я опрометью вылетел наружу.

Мы выпрыгнули из машины и побежали к окопу, находившемуся в нескольких метрах от нас, с той скоростью, которую придает смертельный испуг. Тут я увидел, что сарай, в котором стоял другой бронетранспортер моего взвода, пылает. И чувство долга, которое сохраняется даже в самой тяжелой ситуации, погнало меня туда.

Амбар был уже полон дыма. Кашляя и ругаясь, я взобрался на водительское сиденье. Черт побери! Не помню, как долго я пытался трясущимися пальцами завести мотор, но это не удалось. Он только вздыхал и свистел. Совсем рядом с амбаром прогремел такой сильный взрыв, что у меня зазвенело в голове, огонь полыхнул, посыпались искры. Я снова выпрыгнул из машины. Я увидел, что мой водитель лежит в бетонном корыте для воды и смотрит на меня. Вдруг он исчез за черно-коричневым крутящимся столбом дыма и земли, засвистели осколки. «Кончено!» – только и подумал я. Однако он все еще был жив и даже не получил ни царапины в своем надежном укрытии. Я помахал ему, и он сразу побежал. Ложись! Новый взрыв, затем еще один – и снова он успел упасть! Под градом снарядов он добрался до меня, хотя и запыхался.

– Я не могу его завести! Попытайся, но поспеши, а то нас разорвет на куски! – крикнул я.

Он нырнул в кабину, грязно выругался, что-то покрутил, и мотор заработал. Все-таки он был одним из лучших наших водителей!

– Выезжай как можно быстрее! Я заберу наш собственный транспортер! – прокричал я и побежал туда.

Оглянувшись через плечо, я увидел, как бронетранспортер вылетел из горящего сарая и помчался прочь. Спотыкаясь о трупы товарищей и время от времени падая, чтобы укрыться от разрыва, я в результате перемазался в крови, но все-таки добрался до сарая, за которым стоял наш бронетранспортер. Не было никакого смысла задерживаться посреди этой бойни, ведь и до сих пор я остался цел только чудом. Вся деревня пылала, горящие дома извергали клубы едкого дыма и выбрасывали фонтаны искр. Воцарился совершенный хаос, повсюду лежали убитые и раненые, а отдельные уцелевшие солдаты в панике метались, пытаясь выбраться из этого ада.

От соединения, которое должно было сокрушить плацдарм большевиков, словно удар тяжелой кувалды, остались лишь жалкие обломки. Атака провалилась, еще даже не начавшись. Наш разведывательный батальон, элитное соединение, равных которому нельзя было найти на всем Восточном фронте, понес чуть ли не самые тяжелые потери за всю войну. И все это произошло буквально в течение получаса, не больше, хотя именно в таких ситуациях ты полностью теряешь ощущение времени.

Весь перемазанный кровью погибших товарищей, я забежал за угол сарая. Наш бронетранспортер пропал! Похоже, кто-то из экипажа сумел увести его из-под града снарядов, понимая, что это последнее, что у нас осталось. Но в результате я остался один, как перст! Я понятия не имел, где теперь должен собраться батальон после этого удара. В то же самое время легко было догадаться, что вскоре большевики сами перейдут в наступление, бросив вперед танки и пехоту, потому что этот яростный обстрел был лишь подготовкой атаки. Они вели огонь не только по деревне. Грохочущие раскаты доносились и справа, и слева. Готовилось решающее наступление!

Несколько человек прибежали с дальнего конца деревни. Двое солдат тащили раненого товарища с окровавленной повязкой на голове. Было ясно, что они прибыли с передовой. Не обращая внимания на осколки снарядов, свистящие вокруг, они бежали дальше. Но тут один из них упал, ему оторвало голову, и кровь фонтаном ударила из горла. Другому оторвало ногу выше колена, и он рухнул ничком. Я никак не мог помочь им, нигде не было видно санитаров. Вероятно, их тоже разорвало на куски. Со всеми, кто находился в деревне, было покончено.

Один из армейских пехотинцев, стоявших неподалеку, завопил, заметив меня сквозь пелену дыма. Я лежал, практически беззащитный, у каменного фундамента одного из домов.

– Иваны прорвались там! Идут целые толпы! – кричал он.

Вот теперь я тоже побежал! Перепрыгивая через трупы, я помчался назад, держа в руке пистолет, свое единственное оружие. Солдаты Красной Армии могли появиться в любой момент, и я приготовился продать свою жизнь как можно дороже.

Хотя времени внимательно разглядывать, что творилось в деревне, у меня не было, увиденное врезалось мне в память. Посреди улицы сидел старый солдат фольксштурма. Его совершенно седые волосы были залиты кровью из раны на голове. Рядом с ним валялся его панцерфауст. Он придерживал голову раненого молодого эсэсовца и нежно гладил стремительно бледнеющие щеки. У эсэсовца были оторваны обе ноги. Он был обречен, но было жутко встретить его жалобный, молящий взгляд, который должен был вот-вот угаснуть. Но я не мог взять раненого с собой. Он наверняка истек бы кровью раньше, чем я протащил бы его хотя бы немного.

Я бежал дальше, не сбавляя скорости. Утомленные солдаты вермахта, которые не могли удержаться рядом со мной, постепенно отставали. Но как бы быстро я ни бежал, выбраться из-под смертоносного ливня снарядов казалось невозможным. Он двигался вперед с той же скоростью, с какой я бежал. Наконец, когда я миновал небольшой лесок, он несколько ослабел. Но позади меня все гремело, гудело и содрогалось. Этот обстрел катился дальше, как исполинский дорожный каток, сминая все на своем пути.

Дамба была прорвана. И, подобно потоку воды, устремившемуся в брешь, Красная Армия ринулась вперед с плацдарма под Кюстрином, взломав немецкую оборону. Русские в течение нескольких дней накапливали силы, сосредоточив большое количество войск на крохотном пятачке. Они потоком шли через реку, днем и ночью, совершенно не опасаясь нашей авиации. Удар был нанесен в узком секторе, что еще больше усилило его и без того сокрушительную мощь. Я уже понял, что фронт на Одере прорван. Слова обергруппенфюрера Штайнера звучали у меня в ушах: «Как все это закончится?» Я повторял этот вопрос снова и снова, пока бежал по полю, судорожно облизывая пересохшие губы и пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Дело в том, что вдали под деревьями я увидел небольшую группу машин.