— Когда много лет назад я прибыл в Рим, мне казалось, что нет ничего благороднее, чем служение Господу, — немного погодя заговорил кардинал. — Папой тогда был тот самый человек, который столь сосредоточенно взирает сейчас на нас, бедных смертных, с этого портрета, — Александр VI.

Он двинулся дальше, пока не остановился, наконец, перед портретом в необычайно роскошной раме. На ней изображен был Папа в ниспадающей волнами пурпурной мантии — казалось, погруженный в молитву. Алеандр по достоинству оценил тонкую работу живописца, искусно изобразившего каждую складочку дорогой ткани, и пришел к выводу, что никогда ранее не встречал столь насыщенного, светящегося пурпура.

— Три любовницы. Пятеро детей. Страстный поборник боя быков.

— Это правда? — не веря ушам своим, спросил Алеандр.

Каэтан рассмеялся. Горящие священным негодованием глаза ученика позабавили его.

— Свое первое приглашение на празднество в папском дворце я получил накануне Дня всех святых. Вы, случайно, не слышали, что рассказывает простой народ об этом вечере?

Алеандр пожал плечами. Смутно припомнились ему обычаи жителей его родного города, согласно которым накануне Дня всех святых изгоняли духов и разоблачали ведьм.

— Я приблизился ко дворцу, — с живостью продолжал Каэтан, — и увидел, что вдоль аллеи слева и справа стоят шеренги живых статуй — обнаженные юноши и девушки, тела которых были покрыты серебряной краской. Огромный зал сиял от света сотен свечей в серебряных канделябрах. В нишах за пурпурными занавесями сидели куртизанки, позванивая браслетами всякий раз, когда кто-нибудь проходил мимо. Его Святейшество был большим ревнителем чувственных радостей. Он придумал вознаграждения для тех гостей, которые окажутся самыми выносливыми, упражняясь в этих радостях.

Каэтан взглянул на Алеандра и удовлетворенно отметил, что тот покраснел.

— Нет-нет, друг мой, — прибавил он, — в этих состязаниях я участия не принимал.

Каэтана позабавила реакция Алеандра. Сомнений не было, Алеандр — очень умный наблюдатель. Как раз такой, какой нужен Церкви, если она не хочет задохнуться без свежего воздуха. Однако ему не повредит, если он заранее познакомится с суровой правдой ватиканских нравов. Кардинал поспешил приподнять лампу, чтобы осветить очередное полотно. Полоса света упала на бородатый лик недавно почившего папы Юлия II.

— Юлий. Здесь он выглядит воистину достойно, не так ли? Словно пастух, присматривающий за стадом доверенных ему овец. Но когда он призвал к себе живописца, в его воображении рисовался совсем другой образ, Он хотел остаться в памяти потомков как грозный воитель — на коне, с мечом в руке, в военном походе против дерзкой Венеции. Вы принимали когда-нибудь участие в его охотничьих вылазках в пойму Тибра?

— Нет, — поспешно ответил Алеандр. Отрицательно помотав головой, он уверил кардинала, что никогда не расположен был к увеселениям такого рода.

Каэтан вздохнул. Он опустил лампу и смерил своего спутника пристальным взглядом.

— У вас по-прежнему есть какие-то тайны, Джироламо, которые вы не хотите мне доверить. Признавайтесь: к чему вы все-таки расположены?

— К служению Господу, ваше высокопреосвященство, — твердо ответил Алеандр. — Трудиться во имя того, чтобы восстановить Господню Церковь, чтобы воссияла она в той чистоте, которой заслуживает!

Кардинал с сомнением склонил голову набок, словно размышляя над ценностью предложенного ему товара.

— Ах вот как! Так, значит, не стоит вводить вас в искушение, — проговорил он. — Что ж, наверное, вы правы. Я сам давно уже жду появления человека, который встряхнет мир христианский.

Сердце Алеандра вдруг забилось сильнее. Никогда прежде Каэтан не разговаривал с ним столь откровенно. Пение монахов во дворе папской резиденции стало громче. Они славили нового папу Льва X, и Алеандр стал размышлять, не на него ли возлагает кардинал свои надежды. Неуверенно последовал он за своим патроном к маленькой дверце, которая вела на балкон южного крыла дворца.

А в Виттенберге в лекционном зале коллегиума на Лангештрасе собрались в это утро студенты маленького местного университета.

Первое время лекции читались в помещении францисканского монастыря, но теперь в распоряжение магистров и студентов, благодаря великодушному покровительству земельного князя, было предоставлено солидное двухэтажное здание с красивым лепным фронтоном и гордой башенкой на коньке островерхой крыши. Здесь было несколько лекционных залов, отделанных деревянными панелями, лаборатории, аудитории для проведения семинаров. Лестница вела наверх, в крохотные каморки студентов. Удобство состояло в том, что в считанные минуты студенты добирались из них вниз, на занятия, и поэтому не опаздывали, но сами каморки были столь же тесны и холодны, как комнатки школяров, обучавшихся в бурсах, разбросанных по городу там и сям. Даже лечебница для бедных на западной окраине города сдавала студентам виттенбергской Лейкореи — так назван был этот университет при его основании — скромные помещения для ночлега. Преподаватели, которые в основном принадлежали к различным монашеским орденам, в жилье не нуждались, они обитали, как правило, в своих монастырях.

— Прошу тишины! — прервал гомон студентов человек в темно-синей бархатной мантии.

Он снял свою шапочку и чинно прошествовал на возвышение, к кафедре, откуда ему хорошо были видны ряды молодых людей, собравшихся на его доклад о церковном праве. Меж залатанных курток и камзолов из дорогого лейпцигского сукна время от времени мелькала грубая ткань монашеской рясы.

— Extra ecclesium nulla salus, — торжественно возгласил магистр Андреас Карлштадт, пытаясь ладонью разгладить мятые листки с тезисами своего доклада. — Вне Церкви нет исцеления. Спор об этом ведется уже более четырнадцати веков. С первых дней основания Церкви.

Он на мгновение замолчал, приметив молодого монаха-августинца, который устроился на дубовой скамье в последнем ряду. Карлштадт удивленно поднял брови — ведь его лекции считались обязательным предметом для студентов, и сюда редко заглядывал кто-либо из его коллег. Вместе с тем монах, которого ему несколько дней назад представили как отца Мартина Лютера, казалось, воспринял его слова с большим воодушевлением.

Карлштадт откашлялся и продолжил свою речь.

— Но теперь Пятый латеранский собор подтвердил изречение святого Киприана. Нет никакой иной возможности избежать бездны ада, кроме как примкнуть к Священной Римской Церкви и стать ее горячим приверженцем!

Студенты воспринимали выступление Карлштадта спокойно, без всяких эмоций. Кое-кто делал записи на оборотной стороне узких полос пергамента. Бумага была дороговата, и книгопечатание мало что изменило. Встрепенулась молодежь только тогда, когда неожиданно слова попросил какой-то монах. Магистр с недоумением взирал на человека в одеянии нищенствующего ордена. Несмотря на то что студентов всегда призывали отстаивать на диспутах свою точку зрения, все же редко случалось, чтобы профессора прерывали во время лекции.