Тунцы? Я правильно понял его малайский? Ах да, когда тунцы нападают на косяк, к примеру, сельди, они убивают в десять раз больше, чем могут съесть, вот такие они «храбрецы».

– Один из моих людей слышал быстро оборвавшийся крик, видел разорванного человека, от верхней половины тела которого во мрак адского корабля отходил демон. И пасть его, о, мой господин, была больше пасти самой большой акулы. В этой пасти помещалась вся нижняя половина человеческого тела, а могло поместиться еще больше. Мой человек, который храбр как все ибаны, хотел броситься на демона с парангом, но что-то невидимое потащило его прямо в ту жуткую пасть. Он едва успел отрезать это невидимое и спастись. Несмотря на свое бесстрашие, мой человек бросился в воду и поплыл обратно.

Так, это теплее. Рассказ был весьма любопытен, он проливал свет, пусть и изрядно приправленный народным творчеством. Однако слова вождя ибанов – ничто для офицеров «Батавии» и, тем более, для их хозяев.

О чем сразу сказала Бонакасси, когда я связался с ней. Точнее, вынужден был связаться. Я вообще-то интроверт, люблю пребывать один-одинешенек в своем внутреннем мире и ненавижу общаться «лайф», в прямом эфире, тем более со всякими неприятными персонами. А сегодня то Чу Чун Шен, то ибаны целым племенем, то эта акула с фасадом стюардессы.

– Господин Пятницкий, слова людей, у которых даже женщины радостно пляшут с головами убитых врагов, вряд ли будут интересны серьезным людям в нашем руководстве. И не подумайте, что я это говорю, потому что обиделась на вас. На таких, как вы, я не обижаюсь.

– Госпожа Бонакасси, я так и знал, что мы сработаемся. Сейчас мне нужно довести свою точку зрения – о необходимости проведения расследования непосредственно на «Батавии» – до вашего руководства. И, кстати, в словосочетании «даже женщины» звучит сексизм, а это немодно в наши просвещенные времена. Женщины имеют такое же право танцевать с отрубленными головами врагов, как и мужчины.

Неожиданно Бонакасси согласилась.

– Господин Пятницкий, я попробую договориться о встрече в реале. Хотя речь не идет о расследовании. Вы просто сможете посетить «Батавию», и это должно рассеять ваши предубеждения.

Ладно, можно и посетить, посмотреть, так сказать, паразитам в глаза. Надеюсь, за время моей отлучки эти ипанутые ибаны не порешат кого-нибудь дополнительно.

Через час я стоял на приемной аппарели переходного бокса «Батавии». Первое, что отметил на борту мегакорабля, – никакой качки. А проход через бокс напоминал попадание в какую-то лабораторию или операционную. Я не без чувства ложного стыда снял все свои одежды, состоящие из робы и трусов семейного типа, после чего многорукий робот шкодливо прошелся вдоль моего тела сканерами, посветил в зрачки, заглянул бесстыжим взглядом многоканальных камер в разные полости, даже, пардон, в зад, заодно взял несколько капель крови и образцов кожи на экспресс-анализ. Потом я прошествовал голый, как Аполлон, или, скорее, Вакх, через облако дезинфицирующего аэрозоля. Облачился в комбинезон, выданный мне механической рукой в аккуратном свертке; там же имелась и обувь. Опять-таки одноразовая, подходящая для путешествия в лучший мир.

За выходным шлюзом бокса меня ждала госпожа Бонакасси. Она была в форме. А ничего там у них служебное одеяние, приятное глазу – подумалось мне, и по щекам поползла совсем ненужная глуповатая улыбка. В укороченных брючках, открывавших ее тонкие щиколотки, в жакетике, слегка отливающем золотом и подчеркивающем талию, с погончиками старшего офицера. А при повороте заметна круглая попка, свойственная, как правило, латиномериканкам, а не унылым западноевропейкам, у которых красивая порода была выжжена еще инквизицией. Татушная змейка на ее открытой шее сейчас светилась умиротворенным золотистым цветом. И вся госпожа Бонакасси такая подтянутая и свежая, будто, отродясь, не ела ничего, кроме салатных листьев. Мне, если честно, сразу стало стыдно за свой внешний вид. Старый, расплывшийся, какой-то подержанный, да вдобавок и будка побитая.

– Этот стиль вам идет, наверное, как и любой другой, – начал я с честного комплимента. И хотя я обычно с дамами общаюсь сдержанно-лаконично, чем произвожу впечатление деревянного объекта, то есть чурбана, сейчас что-то во мне оживилось.

– А вы бы хоть причесались, неухоженный господин с заметными синяками. В том мире, куда вы хотите попасть, внешний вид имеет значение.

Будто без тебя не знаю, коза. Только я не делаю ставку на внешний вид. Будем считать, что у меня есть другие сильные стороны.

Линзопроекторы на ее глазах то зеркалили, то в них можно было разглядеть какую-то мелочь: циферки, символы; наверное, они выдавали нелицеприятную информацию обо мне.

– Это я мигом, сейчас приготовлю себя для вашего мир., – Я пригладил руками то, что осталось от некогда буйной шевелюры. – Вот и все, теперь я – торт.

– Не надейтесь, – отрезала она. – Если торт, то изрядно полежавший без холодильника.

– Конечно, если б я был квир и гей, тогда бы мне простили сто двадцать кило веса и даже разрешили бы заниматься балетом.

Я, учтиво замер, пропустив даму первой в лифт.

– А этого не надо, господин Пятницкий, – процедила Бонакасси, и ее татушная змейка чуток налилась свинцом. – Вы стояли ближе к двери лифта и должны были зайти первым.

– Извините, я забыл, что вы не миловидная женщина, а субъект – метр шестьдесят роста, пятьдесят – пятьдесят два кило веса, «исполняющий свой долг» и «хорошо делающий свою работу». Зря я хотел у вас пудры попросить, чтобы синячок замаскировать.

– То есть я – биоробот, по-вашему. Ладно, мы квиты, вы отомстили мне за «неухоженного господина». А я просто не люблю, когда не слишком знакомый человек заходит за мной в лифт, рефлекс полицейского.

– Вы про пудру хотели что-то сказать, незнакомка.

– Пудрой, господин Пятницкий, миловидные женщины лет двадцать как не пользуются; есть наночастицы, которые распределяются по коже лица, тонируя ее наилучшим образом.

– Черт, не знал, где я был последние двадцать лет?

– Наверное, в одном популярном месте, где было много попкорна, пива и чипсов. И не слишком много женщин.

Тем не менее она прыснула на мои синяки какого-то своего аэрозоля и те сразу перестали ощущаться как помехи, да и в зеркальце стали едва заметны. Вот что делает наука для богатеньких. Неужели у них даже от триппера не зудит?

– Сейчас, говорят, женщины активно образуют свою собственную отдельную от мужчин агрессивную народность. Пришивают себе мужские причиндалы, научились показывать большой и малый «факи», даже стали рычать от ярости и задираться к парням.

– А вам нравится, когда дамы пищат от страха при вашем появлении? Сейчас, господин Пятницкий, я передам вас ненадолго нашему пиар-секретарю Асуке, капитан поговорит с вами минут через сорок – пятьдесят.

И вот перемена декораций, без которой можно было обойтись. Теперь пиарщица Асука щебечет мне на ухо, светя приметным бюстом, похожим на два арбуза, которые едва сдерживаются топиком, чтоб не вывалиться наружу. Мол, чтобы стать акционером Miðgarðsormr и пассажиром одного из его мегакораблей, надо купить хотя бы одну акцию за сто миллионов баксов. Собственно, в эти деньги вам обойдется гарантированное бессмертие.