— Элисон, я не знаю, чем я обидел тебя и где еще согрешил, — нажим.

 — Вы подъехали, — отвлек его голос таксиста.

 — Сейчас, — не сводя с нее глаз, бросил он и продолжил: — Но имей в виду, без разговора я тебя не отпущу. Я, как мне кажется, неплохо тебя знаю, и, — новый нажим, — вижу, что творится что-то такое, о чем ты не говоришь. Но ты не ломовой мужик...

 — Кто? — невольно хмыкнула она.

 — Мужик, ломовой вол — не знаю, придумай сама, но ты не одна, чтобы со всем этим бороться.

 «А может, сказать ему все?» — промелькнуло в ее голове.

 — Молодые люди, может, на улице продолжите? — разозлился таксист.

 — Посидите три минуты спокойно, и я вам нормально сверх заплачу.

 — Алекс, хватит.

 — А если очень много натикает? — и без помощи Лизы съязвил водитель.

 — А мне без разницы... Так вот, ты, — снова нажим, — обещала мне разговор после того, как мы выйдет от Иры.

 Она машинально свернула пальцы в кулак. Это Алекс считал, что она дала ему слово, а она солгала.

 — Элисон, да?

 «Нет».

 — Элисон, хорошо? — тут он вообще слегка потряс ее руку.

 «Ладно, пусть будет еще одна ложь».

 — Хорошо.

 — Тогда давай для начала не будем портить настроение ни себе, ни другим и пойдем купим цветы... И где там наши охранники? И кстати, надо бы еще у Андрея спросить, на фига он вообще их приставил к нам, — отпуская ее и протягивая таксисту две пятитысячных, машинально отметил Алекс.

 И вот здесь можно было бы сказать, что именно эти слова стали для Лизы лишними. Но вся беда заключалась в том, что она вдруг осознала, что тот, по кому она в детстве сходила с ума, два года научился читать ее, как раскрытую книгу. Что стал на раз раскрывать ее эмоции, как лепестки. И за три дня превратил ее в то, что год за годом выбивал из нее Зверь. Он сделал ее слабой.

 Но после того, как он бросит ее (а кто простит ее ложь и тем более ее прошлое?), ей останется только мысленно попросить прощение у отца, которого за нее растерзает Зверь, и просто шагнуть под поезд.

 @ Вечером того же дня и утром следующего. Москва — Комри.

 — Проходи, — пропустив в квартиру Алекса, Андрей повернулся к оперативникам, которые вызвались их проводить. — Ребята, спасибо вам за все. А теперь по домам.

 — Может, нам к Ирине вернуться? — вполголоса осведомилась Рената.

 — Не надо.

 — Думаешь?

 — Уверен. — Андрей потер переносицу (голова разболелась). — Просто если вас кто-то у Лейпцига «снял», то вы приведете к ней хвост. Так что при выходе на улицу в темпе расходитесь по сторонам. Только смотрите, чтобы вас нигде не прищучили.

 — Обижаешь, нашальника, — фыркнув, скопировала мужа Рената. — Ладно, уговорил. Но если что, позвони.

 — Если что, позвоню.

 Сделав рукой жест «пока», Рената прихватила с собой опергруппу и ушла. Исаев запер за ними дверь и развернулся к Алексу.

 — Почему ты отказался ехать в «Шереметьево», если считаешь, что сейчас она там? — моментально наехал чех.

 Андрей сел на банкетку:

 — Потому что я тебе по дороге сюда говорил: я не знаю, как сейчас выглядит Лиза. Я знаю только то, что она выберет маску женщины. Еще я уверен в том, что у нее где-то в Москве — не знаю где, но где-то припрятаны средства маскировки и паспорт на другую фамилию. Причем, фамилия в этом паспорте окажется либо книжной, либо она на слуху. Но тут нам поможет моя сестрица. И еще я уверен в том, что Лиза не станет отсиживаться в гостинице и не рванет в другой российский город, поскольку она понимает: после того, что она оттопырила с Новаком, я могу и даже обязан сдать ее отцу. А тот — уж поверь мне! — забьет на погоны плюс на то, что потом сделает с ним за это его начальство из МВД, и объявит план-перехват. А поскольку свидание с отцом в ближайшие планы Лизы не входит — она преследует какую-то другую, но очень определенную цель — она выберет любой возможный для нее рейс, вылетающий из Москвы начиная с десяти вечера. И, скорей всего, отбывающий из «Шереметьево».

 — Почему с десяти вечера? — Алекс пододвинул к себе другую банкетку.

 — Потому что на более ранние она чисто физически не успевает. Одна только регистрация занимает час с лишним. — Андрей понаблюдал, как Алекс усаживается ровней. — Но к твоему сведению, сегодня с десяти вечера до двенадцати ночи из «Шереметьево» осуществляются вылеты по сорока четырем рейсам. И из них тридцать восемь придется на внутренние, а шесть — на международные.

 — Откуда знаешь? — не поверил Ресль.

 — Про что? — не понял Андрей.

 — Для начала про Лизу и про то, что она будет действовать так.

 — А у нее система, которую я бы назвал «все гениальное — просто». И самое простое для нее — это не изобретать каждый раз велосипед, а использовать свои сильные стороны: ум, быстроту реакции и, уж прости меня, — Андрей развел руками, — женское обаяние. А что касается «Шереметьево», то это крупный аэропорт, а значит, самый простой и лучший способ отхода.

 Алекс опустил глаза, покусал кожицу на губе.

 «Сейчас начнется», — решил Исаев. Не началось. Чех поднял голову:

 — Убедил. Давай про рейсы. Это откуда?

 — Работа такая. Когда ведешь объект, все полезные сведения надо в башке держать... А теперь сухой остаток.

 — Стреляй.

 — Для начала смирись с тем, что сейчас мы все лохи по сравнению с ней. На сегодня мы уже ее упустили, потому что — еще раз! — я не знаю, как она теперь выглядит. Это во-первых. Во-вторых, нам с Дианой придется перебрать весь список пассажирок, зарегистрировавшихся на международные рейсы.

 — Почему ты внутренние исключаешь? — Исаев открыл было рот, чтобы ответить. — Ах, да, — кивнул Алекс, потирая запястье. — Ты же сказал, что Домбровский может объявить план перехват, и его возможности...

 — У Домбровского не возможности, а юрисдикция, то есть право решать вопросы. Рука болит?

 — Не очень... И не умничай, а? Его возможности распространяются только на Россию?

 — Ну, я не стал бы так ограничивать круг его, как ты выразился, «возможностей». В СИЗО-то он вполне успешно тебя заточил?

 — Слушай, — Алекс скорчил гримасу, — ну ведь проехали?

 — Ладно, проехали. Но в данном конкретном случае — да, я согласен с тобой, Домбровский не станет подключать НЦБ. Ты не Лиза, и свою дочь он в жизни не сдаст Интерполу. Все члены банды «Пантер» объявлены в международный розыск, и, если что, он попросту не получит ее назад.

 — Если ты еще раз назовешь ее преступницей, я тебе двину.