— Что ж, такой вывод вполне логичен, — спокойно согласилась Хельва.

Кира положила узкую ладонь на квадратную пластину — единственный доступ к титановой оболочке, в которой обитала Хельва. В этом порывистом движении были раскаяние и мольба. Если бы Хельва могла ощущать прикосновение, она почувствовала бы легчайшее пожатие.

— Диланист — это социальный комментатор, выразитель протеста, а музыка для него — орудие, средство выражения. Искусный диланист — а я к ним отнюдь не принадлежу, — по тому как Кира это произнесла, Хельва сделала вывод, что к искусным диланистам она причисляла Торна, своего покойного мужа, — может музыкой и словами создать столь неотразимые доводы, что все, в чем он хочет убедить своих слушателей, намертво впечатывается в их подсознание.

— Песня, действующая как внушение?

— Разве с тобой не бывало, чтобы тебя преследовал какой-нибудь мотив? Кира остановилась на пороге своей каюты.

— Пожалуй, — согласилась Хельва, хотя и не была вполне уверена, что тема из Второй космической сюиты Роволодора именно то, что имеет в виду Кира. И все же она поняла, в чем суть.

— По-настоящему талантливый композитор-диланист, продолжала Кира, возвращаясь с гитарой, — способен создать мелодию, несущую в себе послание такой силы, что каждый начинает ее напевать или мурлыкать, насвистывать или барабанить — причем совершенно непроизвольно. Бывает даже, проснешься поутру — и в голове у тебя уже звучит песня в стиле Дилана. Можешь себе представить, какой эффект это производит, когда песня используется в целях воздействия на массы!

Хельва громко расхохоталась.

— Стоит ли удивляться, что Центральные Миры опасаются тебя как огня.

Кира проказливо хихикнула.

— На это есть специальный параграф в нашем соглашении, а кроме того, я обладаю способностями и талантами, которые могут найти достойное применение на службе Центральным Мирам.

Она состроила гримаску и ударила по струнам, но аккорд прозвучал фальшиво — видимо, инструмент расстроился от долгого неупотребления. Кира принялась настраивать гитару, начиная с басовой струны, и лицо ее приняло неожиданно мягкое выражение. Вот она взяла пробный аккорд, еще немного подтянула струну «ми» и удовлетворенно кивнула, услышав сочный, чистый звук.

Ее сильные стремительные пальцы плели причудливый узор из нот и аккордов, рождая звуки такой силы, которые трудно было ожидать от столь хрупкого инструмента. Хельва с изумлением узнала старинную фугу Баха, но тут Кира сердито оборвала игру и прижала струны ладонью.

— Бог ты мой! — она всплеснула руками и вдруг сжала кулачки. — Ведь я не играла с тех самых пор… — Потом взяла мажорный аккорд и перевела его в приглушенный минор. — Помню, как-то мы всю ночь напролет… и половину следующего дня… пытались анализировать одну раннюю песню Дилана. Только вот беда! — Дилана невозможно анализировать. Его нужно чувствовать, а если попробовать разложить то, о чем он говорит, по полочкам, используя бейсик или психологические термины… получается сущая бессмыслица. Именно полное образное слияние музыки и слов рождает в душе такой отклик. В этом и состоит цель его творчества. Когда нутро откликается, рассудок получает по мозгам, и из нерушимого на первый взгляд монолита вываливается еще один кирпич.

— Тогда его творчество можно назвать неплохой терапией, — сухо отозвалась Хельва.

Кира пронзила ее сердитым взглядом, который сразу же сменился улыбкой, и гитара рассмеялась вместе с ней. — Недостаток терапии в том, что ты начинаешь придавать простейшим словам и поступкам слишком много разных противоречивых значений, а потом сам запутываешься и подозреваешь всех и вся. — Кирина гитара откликалась на ее слова насмешливым эхом.

На панели вспыхнул красный сигнал тревоги, и одновременно внутренние датчики Хельвы получили предупреждение. Не успела Хельва включить систему видеоконтроля, как в кресле осталась одна гитара, а Кира уже была на полпути к отсеку N_3. Она замешкалась у двери ровно настолько, чтобы оценить масштаб аварии, и тут же бросилась в дальний отсек, где хранились запасные детали.

Повреждение, случившееся по вине неуклюжего монтажника, после тщательной проверки своевременно устранили: трубопровод на выходе из бака с питательной жидкостью был надежно заизолирован. Но тогда в спешке не заметили, что на другом конце линии образовалась течь и из образовавшегося отверстия вылилось достаточно жидкости для того, чтобы сигнализатор это зарегистрировал. Настроив зрение на увеличение, Хельва поспешно принялась осматривать отрезок ленты с зародышами, получавший питание от этого бака. Несмотря на утечку, лента была достаточно влажной.

Кира уже прибежала обратно с новым куском трубы и соединениями. Она проворно заменила поврежденный отрезок, бдительно следя, чтобы в трубку не попали пузырьки воздуха. Потом, вооружившись увеличительным прибором, проверила всю ленту целиком и каждый крошечный мешочек в отдельности, пока не убедилась: не осталось ни единого пузырька, и ни один контакт между верхом мешочков и патрубками, подводящими к ним питательный раствор, не нарушен.

Покончив с этой процедурой, она проверила контакты других лент, каждой линии, каждого бака, каждого соединения. На эту работу ушло несколько часов, но она ни разу не попыталась ускорить кропотливый процесс.

Наконец, убедившись, что все в порядке, она вместе с Хельвой еще раз проверила показания внутренних датчиков и только после этого закрыла двери инкубатора.

— Надо было разрезать этого типа на куски и пустить на паприкаш — он это вполне заслужил, — свирепо прошипела Кира, удаляясь в свою каюту.

Хельва слушала до тех пор, пока не уловила ровное, глубокое дыхание. И все это время с пилотского кресла на нее молча глядела гитара, а обрывки запоминающейся мелодии преследовали ее всю долгую ночную вахту.

Кира настояла, чтобы на Дубхе поврежденную ленту подвергли тщательнейшему спектральному исследованию, дабы удостовериться, что ни один из нескольких тысяча эмбрионов не пострадал. Какие бы внутренние конфликты ни раздирали Киру, она не позволяла им влиять на свою работу. И Хельва, бывшая свидетелем душевных бурь, сотрясавших ее напарницу, могла по достоинству оценить ее профессиональные качества.

Закончив дела на Дубхе, КХ-834 поспешила к Мераку, где ее ожидали еще двадцать тысяч эмбрионов. На коротком отрезке пути от Дубхи до Мерака ни Кира, ни Хельва не вспоминали о «паприкашном» инциденте. Но гитару девушка больше не прятала, и по вечерам знакомила Хельву с образцами дилановского стиля, блистающими юмором и острой социальной направленностью, — от старинных песен-грез, относящихся к Декаде протеста ранней атомной эры до самых современных произведений.

Кира как раз исполняла, причем весьма мастерски, очень ранний дилан «Гонимые ветром», когда пришел вызов с Алиота. Бережно отложив гитару, она ответила на вызов, и на лице ее отразилось вежливое недоумение.

— Пятнадцать тысяч? — переспросила она и, как поняла Хельва, получила неожиданно резкий ответ, после чего собеседник сразу отключился.