— Мне было семь лет, мама еще была жива, мы с ней проводили каникулы, сидя вдвоем у бассейна, пока ты торчал в телефонной кабине отеля, обсуждая дела, — ответила Джулия, выходя из лимузина, затормозившего у края тротуара.

— Ну чем же я виноват, что тогда не было мобильников! — воскликнул Энтони Уолш, открывая дверцу со своей стороны.

* * *

Международный терминал был полон народу. Энтони с тяжким вздохом встал в длинную очередь, которая тянулась через весь зал к стойкам регистрации. Но это было еще не все: получив посадочные талоны — драгоценные сезамы, добытые ценой изнурительного ожидания, — пассажиры выстраивались в другую очередь, к рамке контроля безопасности.

— Посмотри на людей, они раздражены этими дурацкими формальностями, которые портят все удовольствие от путешествия. Трудно даже осуждать их за это — поневоле начнешь психовать, когда тебя вынуждают стоять часами, а здесь ведь и матери с детьми, и старики, которых ноги уже не держат. Неужели ты думаешь, что вот эта молодая женщина — перед нами — запихала взрывчатку в баночки с детским питанием для своего младенца? Компот из абрикосов, яблок и ревеня с динамитной приправой — смех, да и только!

— Уверяю тебя, что и такое возможно.

— Да брось, давай рассуждать здраво! А куда же подевались английские джентльмены, которые невозмутимо пили чай в те минуты, когда начался блицкриг?

— То есть под бомбами? — шепнула Джулия, смущенная тем, что Энтони говорил слишком громко. — Я вижу, свою иронию ты не утратил. А что, если я объясню служащему на контроле, что мой попутчик не совсем мой отец, и изложу прочие нюансы нашей с тобой ситуации? Как ты думаешь, сохранит он в этом случае способность рассуждать здраво? Я, например, оставила свое здравомыслие в деревянном ящике, который стоит посреди моей гостиной!

Энтони пожал плечами и шагнул вперед: настал его черед пройти через рамку. Джулия мысленно повторила свою последнюю фразу, встрепенулась и торопливо окликнула отца изменившимся от волнения голосом.

— Уйдем отсюда, — сказала она, борясь с охватившей ее паникой, — уйдем скорей, это была глупая затея — лететь самолетом. Давай возьмем машину напрокат, я сяду за руль, и через шесть часов мы будем в Монреале. Я тебе обещаю, что по дороге мы будем разговаривать. В машине ведь беседовать приятней, правда?

— Да что с тобой, Джулия, дорогая, что тебя так напугало?

— Неужели ты не понимаешь? — прошептала она ему на ухо. — Тебя же моментально засекут! Ты так набит электроникой, что металлоискатели завоют на весь зал. Набегут полицейские, тебя арестуют, обыщут, просветят с головы до ног рентгеном, а потом разберут на составные части, чтобы выяснить, возможно ли такое технологическое чудо.

Энтони усмехнулся и подошел к офицеру службы досмотра. Он раскрыл свой паспорт, достал из карманчика обложки какую-то справку и протянул ее офицеру.

Тот пробежал глазами документ и позвал старшего по званию, а Энтони Уолша попросил подождать. Начальник, в свою очередь ознакомившись с бумагой, повел себя крайне учтиво. Энтони Уолша отвели в сторонку, необычайно бережно ощупали и по завершении этой процедуры пропустили в обход рамки, разрешив передвигаться дальше без ограничений.

Самой Джулии пришлось подвергнуться стандартному досмотру, как и всем другим пассажирам. Ей велели снять обувь и вынуть ремень из джинсов. Затем конфисковали заколку для волос, сочтя ее слишком длинной и острой, ножнички из косметички, про которые она совершенно забыла, а заодно и пилку для ногтей, поскольку ее длина превышала два сантиметра. А напоследок сделали суровый выговор за невнимательность.

Разве на плакатах не перечислены достаточно крупным шрифтом предметы, которые запрещено проносить на борт самолета, спросили ее. Джулия осмелилась возразить, что проще было бы перечислить те, что разрешается проносить, и пограничник тоном армейского сержанта-инструктора поинтересовался, нет ли у нее проблем с соблюдением установленных правил. Джулия поспешила сказать, что нет, — ее самолет вылетал через сорок пять минут, и она, не дожидаясь ответной реакции, подхватила сумку и присоединилась к Энтони, который с усмешкой наблюдал за ней издали.

— Можно узнать, почему у тебя такие льготы?

Энтони помахал документом, который все еще держал в руке, и, улыбаясь, вручил его дочери.

— Ты носишь кардиостимулятор?

— Вот уже десять лет, милая Джулия.

— Почему?

— Потому что у меня был инфаркт и мое сердце нуждалось в поддержке.

— И когда же это случилось?

— Если я скажу, что это произошло в годовщину смерти твоей матери, ты наверняка снова обвинишь меня в тяге к театральным эффектам.

— А почему я об этом не знала?

— Ну, может быть, потому, что была слишком занята своей личной жизнью?

— И никто мне не сообщил…

— Для этого сначала нужно было понять, куда ты подевалась… Впрочем, давай не будем придавать значения этой истории! В первые месяцы я просто кипел от негодования при мысли, что вынужден носить в теле этот аппарат. А сегодня другой аппарат носит меня, всего целиком! Вот так… Ну что ж, пошли, иначе опоздаем, — сказал Энтони Уолш и взглянул на табло вылетов. — Ах нет, тут объявлено, что наш рейс задерживается на час. Не хватало еще, чтобы самолеты перестали летать по расписанию!

Джулия тем временем решила обследовать газетный киоск. При этом она то и дело поглядывала из-за вертушки с журналами на Энтони, зная, что он ее не видит. Он сидел в кресле, устремив отрешенный взгляд куда-то вдаль, в сторону взлетного поля, и Джулия впервые почувствовала, что соскучилась по отцу. Отвернувшись, она набрала номер Стенли.

— Я в аэропорту, — сказала она в трубку почти шепотом.

— Ты скоро вылетаешь? — спросил он так же тихо.

— У тебя, наверное, народ в магазине — я помешала?

— Я хотел задать тебе тот же вопрос.

— Да нет же, это ведь я тебе звоню, — удивилась Джулия.

— А тогда почему ты шепчешь?

— Ой, я даже не заметила.

— Тебе надо почаще заглядывать в мой магазин, ты мне приносишь удачу: представь себе, я продал те часы восемнадцатого века через час после твоего ухода. А ведь они у меня тут пылились целых два года!

— Если они действительно такие старинные, то парой месяцев позже или раньше — не имеет значения.

— И они тоже отлично умели врать. Не знаю, с кем ты там, и знать не хочу, но не держи меня за дурачка, я этого терпеть не могу.

— Стенли, это действительно не то, что ты думаешь, поверь мне!

— Вера, моя дорогая, — вопрос религии, и ничего больше.

— Стенли, я буду скучать по тебе.

— Ладно, постарайся провести эти дни с пользой: путешествия просвещают молодежь!