Сэр Эндрю Трэверс шагнул вперед.

— Значит, вы утверждаете, что Уайт произвел оба выстрела? Но это безумие! Вы сами так говорили. Зачем ему было делать это в запертой комнате? Какой в этом смысл?

— Это был один из самых изобретательных трюков, с которыми я сталкивался, — отозвался полковник Маркуис. — Но он не сработал…

Следующей уликой, к которой привлекли наше внимание, была серия следов, оставленных мужской обувью десятого размера и пересекающих десятифутовую клумбу у западных окон. Все эти следы вели от окна. Нам хотели внушить, что некто в ботинках десятого размера (большего, чем размер Уайта) вылез из этого окна и побежал прочь. Но вылезти оттуда было невозможно из-за состояния оконных рам. Очевидно, следы были сфальсифицированы. Но если так, каким образом тот, кто это сделал, перебрался через клумбу к окну, не оставив следов? Неужели он перелетел через нее? Как ни странно, да. Точнее, перепрыгнул и вернулся назад шагом, оставив ложную улику примерно за час до убийства судьи. Но только один из подозреваемых способен совершить такой прыжок — Гейбриэл Уайт, который, как сообщил нам сегодня мистер Пенни, был рекордсменом по прыжкам в длину в Оксфорде…

Далее мы узнали от Робинсона о внезапном плане, возникшем недавно у домочадцев судьи, починить эти окна, чтобы они могли нормально открываться. Как видите, все сосредотачивается вокруг фантомного убийцы, который убьет судью и вылезет через западное окно, оставив следы и оружие.

Уайт намеревался убить судью Мортлейка, но он достаточно умен и понимал, что, как бы ни погиб судья, его, безусловно, заподозрят. Даже если бы он применил какой-нибудь изощренный трюк с целью не привлекать к себе внимание, подозрений не удалось бы избежать. Но Уайт мог совершить убийство таким образом, чтобы улик для его осуждения было недостаточно и большинство людей считало его невиновным. Уайт мог с помощью сообщника в доме Мортлейков заполучить пистолет браунинг, принадлежащий другу семьи. Не важно, что это за пистолет, покуда можно будет доказать, что Уайт никак не мог украсть его. Он мог произносить дикие угрозы по адресу судьи в чьем-то присутствии. Наконец, он мог купить револьвер 38-го калибра у ростовщика, которого знал как полицейского осведомителя и потому не сомневался, что тот сразу сообщит об этом. Еще легче было раздобыть пару ботинок десятого размера, совсем непохожих на его обувь. Сообщник мог снабдить его дубликатом ключа от входа для торговцев, который дал бы ему возможность в любое время проникнуть на участок. Наконец, он мог узнать от сообщника, когда ржавые окна и ставни будут в рабочем состоянии.

В любой день, когда судья был один в павильоне, Уайт мог пробраться на территорию примерно за час до планируемой атаки. Он мог оставить следы ног, подергать ставни, дабы убедиться, что они в порядке, встревожить обитателей дома, чтобы они стали его искать, но задолго до них проникнуть в павильон. Ботинки, в которых Уайт оставил следы, зарыты где-то на участке, и теперь на нем собственная обувь. Он мог запереть дверь кабинета изнутри, произвести два выстрела — один мимо, а другой в жертву, — мог поднять одно из западных окон и выбросить браунинг наружу. Преследователи застали бы человека, который пытался совершить убийство, но не сумел. Вместо него это сделал некто, выстреливший в окно снаружи и убежавший — некто, носивший ботинки, не принадлежавшие Уайту, и оружие, которое не могло находиться у Уайта. Короче говоря, Уайт чернил свой образ с целью обелить его. Он признавался в намерении совершить убийство, доказывая при этом, что не мог его осуществить. Уайт создавал фантом. Он не пытался избежать подозрений, но его не могли осудить, так как перед любым судом маячил бы грозный рогатый призрак, именуемый «разумным сомнением». Надеть на себя петлю палача было единственным способом обеспечить уверенность в том, что она никогда не затянется на его шее.

Пейдж посмотрел на Уайта, чье лицо снова изменилось. Хотя в глазах все еще был страх, на губах змеилась улыбка.

— Разумное сомнение никуда не делось, старина, — беспечно промолвил лорд Эдуард Уайтфорд. — Вы отлично знаете, что я не убивал судью.

— Послушайте, Маркуис, я ничего не понимаю, — вмешался Трэверс. — Даже если это правда, каким образом настоящий убийца выбрался из комнаты? И почему Уайт или его сообщник оказались настолько глупы, чтобы действовать по прежнему плану, когда окна не были починены? Вы говорите, что Кэролин — убийца, Я не могу в это поверить…

— Премного благодарна, Эндрю, — с усмешкой сказала Кэролин, быстрыми шагами отойдя от стены. Было очевидно, что девушка не вполне взяла себя в руки — она могла контролировать свой интеллект, но не свой гнев на весь мир. — Не признавайся ни в чем, Гейбриэл, — продолжала она почти весело. — Ты знаешь, что они блефуют. У них нет ни крупицы подлинных доказательств против меня. Они обвиняют меня в убийстве отца, но, кажется, не понимают, что я должна была бы стать невидимой, чтобы сделать это. Передав дело в суд, они выставят себя дураками. Вы заметили это, Эндрю. Если бы Гейбриэл и я участвовали в таком диком плане, то знали бы, что окна запечатаны наглухо…

— Мисс Кэролин, я вам солгал, — послышался хриплый голос.

Робинсон наконец снял фуражку и мял ее в руках.

— Я вам солгал, — повторил он. — Весь день я сидел как на иголках и чуть с ума не сошел, но теперь я рад, что так поступил. Понимаете, сэр, пару вечеров назад мисс Кэролин пообещала мне пять фунтов, если я тайком проберусь сюда и починю одно из этих окон, чтобы оно могло открываться. Я пошел, но судья меня застукал и пригрозил спустить с меня шкуру. Но я хотел получить пять фунтов, поэтому сказал мисс Кэролин, что починил окно. Я поклялся на Библии, что никому не проболтаюсь об этом, а она сказала, что мне все равно не поверят, но я не собираюсь лезть в петлю ради кого-то…

— Держите ее, Пейдж, — предупредил Маркуис.

Но в этом не было надобности. Кэролин по-прежнему улыбалась.

— Вы и Уайт замыслили это вместе, — продолжал полковник. — Думаю, вы ненавидели судью не меньше, чем он, за его мягкость и утонченные манеры. Кроме того, я склонен предполагать, что вы оказались в отчаянном положении из-за вашей более ранней связи с шантажистом Ралфом Стрэтфилдом. Если бы ваш отец узнал об этом, он не завещал бы вам ни пенни. А вам нужны были деньги для ваших любовников вроде того же Стрэтфилда и Гейбриэла Уайта.

Конечно, с самого начала было ясно, что у Уайта в доме был сообщник. Иначе он не мог бы знать так много. Было также понятно, что этот сообщник — женщина. Дело отличалось тем, что инспектор Пейдж именовал «женским почерком», и ни у кого из обитателей дома не было адекватного мотива, кроме вас и вашей сестры. Признаю, что это меня беспокоило. Я не знал, кто из вас сообщник, и был склонен подозревать Айду, пока не стало очевидным, что все попытки подвести вас под подозрение в действительности направлены против нее и кое-кого еще… Какой размер обуви вы носите, Трэверс?

— Десятый, — мрачно ответил сэр Эндрю. — Как вы могли заметить, у меня довольно массивная фигура.

— Да. Пистолет тоже принадлежал вам, и было известно, что вчера вы собирались посетить судью. Вот почему Уайт так задержался, рассчитывая на ваше появление. Вы… э-э… ассоциировались с Айдой Мортлейк. Поэтому вы двое подходили на роль подозреваемых.