В один прекрасный день София решила окунуться в светскую жизнь Ниццы. Чтобы не выделяться броским нарядом, она надела новый костюм из шелковой тафты, который висел в шкафу нераспакованным. Его изысканный пастельный оттенок, переливающийся всеми цветами радуги, очень шел к ее лицу. Костюм дополнил пояс, облегавший ее стройную талию, а высокий воротник из белого атласа был отделан кружевами, гармонирующими со страусиными перьями на широкополой шляпе.

Она велела кучеру довезти ее до определенного места, где вышла из кареты, слившись с остальной массой. София надеялась, что не встретит здесь никого из знакомых, и, прикрывшись зонтиком — больше от чужих взглядов, чем от яркого солнца, — стала наблюдать за яхтой, медленно подплывавшей к 6eрегу. Однако ее появление не осталось незамеченным. Высокий импозантный мужчина, занятый в этот момент беседой с пожилой парой из Англии, с которой случайно столкнулся на набережной Ниццы, мгновенно узнал Софию. Краешком глаза он пристально наблюдал за ней, боясь потерять из виду. Когда ему удалось покинуть своих знакомых, он быстро зашагал в сторону Софии, пока его тень не оказалась в двух шагах от нее.

— Добрый день, миссис Линдсей. Какой приятный сюрприз! Вы в Ницце.

София замерла, услышав голос Грегори Барнетта. Гордо повернув голову, она посмотрела на него, вдруг почувствовав, что уже не так молода. Он был на десять лет моложе ее.

— Мистер Барнетт! — радостно воскликнула она. — Как поживаете? Вы здесь отдыхаете?

— Нет, я здесь по делам, — сказал он, покачав головой, и улыбнулся, изображая притворное сожаление. — Ваш муж, вероятно, тоже занят делами на Ривьере, а вас отпустил прогуляться?

София отвела глаза.

— Эдмунда здесь нет, — спокойно ответила она. — Я отдыхаю одна на чудесной вилле, на которую меня любезно пригласили друзья.

— Это замечательно. Намного лучше, чем снимать номер в большом отеле.

— Да. Я приятно провожу время, наслаждаюсь тишиной сада, который весь в моем распоряжении, много читаю.

— А чем еще занимаетесь? Ходите на скачки? В оперу? Не попытали счастья в казино Монте-Карло?

София улыбнулась, сверкнув взглядом из-под широких полей шляпы.

— Нет, я веду размеренную спокойную жизнь — в полном уединении. После приезда в Ниццу это моя первая прогулка по городу.

— Значит, мне очень повезло, что я встретил вас.

Они еще немного прогулялись по набережной, поговорив о погоде, курортных делах. Беседа была легкой и непринужденной. Затем выпили по чашке чая за столиком кафе — под полосатым тентом в окружении цветочных клумб. Как и при первой встрече, она ощутила волнующую опасность, исходящую от этого человека. София с наслаждением ощущала на себе его восхищенный взгляд, снова почувствовав себя красивой женщиной. Она испытывала состояние радостного опьянения, как будто сбросила мучившие ее оковы и тягостные обязательства. В конце дня стало ясно, что Барнетт не едет в Канн на деловую встречу — ни завтра, ни послезавтра, ни в один из следующих дней.

София перестала писать Эдмунду и вообще прекратила всякую переписку. Красивые открытки, предназначавшиеся Айрин, лежали нетронутыми на секретере. Кончилось время ее спокойной, безмятежной жизни. Теперь для нее не существовало ничего, кроме этой виллы и сада вокруг нее. София снова оказалась в заточении, но на сей раз со всей страстью делила его с другим человеком.

Идиллия кончилась, когда от внешней жизни уже невозможно было отгородиться. Грегори должен был срочно ехать в Канн. Не успела София остаться одна, как пришла телеграмма от Эдмунда: он, как и обещал, приезжал завтра, чтобы забрать ее домой. Она перечитывала телеграмму, не понимая, от кого она и что ее ожидает за стенами этой виллы.

Когда приехал Эдмунд, она уже полностью пришла в себя. Ничто не напоминало в ней ту страстную любящую женщину, какой она на короткий миг почувствовала себя в объятиях другого мужчины.

Такой цветущей и счастливой Айрин давно не видела Софию. Отдых на Ривьере явно пошел ей на пользу. Она буквально преобразилась, посвежела и помолодела. Глаза блестели. В последний раз девушка видела мачеху такой, когда та много лет назад впервые появилась ни Милтон-сквер. Эдмунд, довольный ее удивительным выздоровлением — как физическим, так и духовным, — был несколько озадачен этим фантастическим превращением. Не обладая богатым воображением, он в глубине души испытывал неприятное чувство, видя, что София до отъезда в Ниццу и София после приезда — это два различных человека. Она стала более уверенной в себе, яркой, ослепительной женщиной, и ее красота под южным солнцем Ривьеры расцвела во всей своей полноте. Всегда терпимая к Эдмунду, сейчас она стала еще терпимее. Охладев к мужу, она не отказывала ему в близости, бурно проявляя свои чувства. Но самым странным было то, что на его замечания или упреки она никак не реагировала и, казалось, даже не замечала их, а слез, так раздражавших его раньше, как не бывало.

София отчетливо сознавала, что с ней происходит, и радовалась своему преображению. Если раньше Эдмунд обладал неограниченной властью над ней, злоупотребляя ее любовью, то теперь она чувствовала, что освободилась от этой власти. Как странно, размышляла она, у нее было два мужа, и каждый пытался подавить ее личность: первый был женоненавистником, второй — тираном. Никто из них не увидел и не оценил ее индивидуальность, а наоборот, старался убить в ней живую искру. С Грегори все было по-другому. Она впервые почувствовала себя свободной женщиной, раскрылась как личность. В их отношениях было нечто большее, чем страсть. София, всегда считавшая супружескую неверность самым большим грехом, удивлялась сама, что не испытывала ни малейших угрызений совести. Ни она, ни Грегори не строили планов на будущее, довольствуясь тем, что им послала судьба на короткий миг. Никто из них не заводил разговора о продолжении романа после Ниццы. Все, что произошло между ними, навсегда останется в этом городе. София не хотела копаться в дальних уголках своего сердца. Если их нежным чувствам суждено остаться, не умереть, их надо запрятать как можно глубже. Как это ни парадоксально, но сейчас, как никогда, она ощущала в себе способность и дальше оставаться женой Эдмунда, но никакие угрозы и грубые выходки мужа больше не действовали на нее. Когда в минуты близости она представляла себя в объятиях Грегори, это было минутным наваждением, со временем и ему суждено остаться лишь светлым пятном в ее памяти.

Светская жизнь Эдмунда Линдсея в отсутствие жены сократилась до минимума. Он сам так решил не появляться в обществе без жены. Теперь София по вечерам всегда оставалась дома, и это очень осложнило лычную жизнь Айрин. Она не могла задерживаться после занятий и проводить вечера с Дереком, а когда отец с мачехой возобновили наконец светскую жизнь, с ее плеч будто свалился груз.

Во время их вынужденной разлуки Дерек искал место, где они бы могли тайно встречаться. Если бы он заботился только о себе, то уже давно снял бы комнату с кроватью в каком-нибудь захудалом квартале, но здравый смысл подсказывал ему, что романтическая Айрин, девушка из богатой семьи, пришла бы в ужас от такого убожества. Дереку требовалось время, чтобы приучить ее к радостям любви, что позволило бы ей не обращать внимания на обстановку съемного угла. Он не хотел сделать неверный шаг и потерять ее. Ему приходилось постоянно сдерживать свою страсть, что приводило его в состояние, близкое к безумию. Когда он сквозь одежду ласкал ее юное тело, вдыхая волнующий аромат ее духов, а она пылко отвечала на его ласки, когда он ощущал, как под его ладонями твердеют ее соски, то чувствовал, что сходит с ума. Он больше не мог довольствоваться поцелуями на темных улицах, провожая ее до дома. Когда после долгой разлуки она снова появилась в мастерской, он потерял голову, набросившись на нее со всей силой накопившейся страсти. Дерек еще никогда в жизни так долго не добивался женщины. Он изнемогал от желания. Наконец он нашел подходящий вариант. В очередной раз провожая до дома и обнимая Айрин за талию, он сообщил ей эту новость. Начиналась весна, воздух был напоен свежестью. Айрин держала в руках букетик фиалок, купленный им у уличной торговки.