– Вообще-то да, – согласился Фабио, немногоподумав. – Оттуда довольно трудно выйти… Только там не как в тюрьме.Просто ученицы – молодые девушки. Их надо охранять…

– От чего?

– Ну… – замялся мальчик. – Ты же знаешь…

– Не знаю.

– Хм… Я думаю… Ох, Цири, никто же их не запирает вшколе. Они сами хотят…

– Ну конечно. – Цири шельмовски улыбнулась. –Хотят – вот и сидят в своей тюрьме. Не хотели б, так не дали бы себя запереть.Все так просто – надо только вовремя сбежать. Еще до того, как туда попадешь,потому как потом может быть труднее…

– Как это – сбежать? А куда им…

– Им, – прервала Цири, – вероятно, некуда,бедняжкам. Фабио? А где город… Хирунд?

Мальчик удивленно глянул на нее.

– Хирунд не город. Это ферма. Большая ферма. Там естьсады и огороды, поставляющие овощи и фрукты всем городам в округе. Есть пруды,в которых разводят карпов и других рыб…

– И далеко до этого Хирунда? В какую сторону? Покажи.

– Зачем тебе?

– Покажи, прошу тебя.

– Видишь дорогу, ведущую на запад? Там, где телеги? Поней как раз и едут в Хирунд. Верст пятнадцать, все время лесами.

– Пятнадцать верст, – повторила Цири. –Недалеко, если конь хороший… Спасибо, Фабио.

– За что?

– Не важно. Теперь проводи меня на рынок. Ты обещал.

– Пошли.

Такой толчеи, суеты, сутолоки и гомона, какие встретили ихна рынке Горс Велена, Цири еще видеть не доводилось. Шумный рыбный базар, черезкоторый они недавно проходили, по сравнению с рынком показался бы тихим храмом.Площадь была огромной, и все-таки Цири казалось, что пройти на территориюярмарки невозможно. Оставалось лишь взглянуть издалека. Однако Фабио смеловрезался в спрессованную толпу, волоча девочку за собой. У Цири сразу жезакружилась голова.

Продавцы вопили, покупатели орали еще громче, затерявшиеся втолкотне дети выли и стенали. Мычали коровы, блеяли овцы, кудахтали куры и гоготалигуси. Ремесленники-краснолюды яростно колотили молотками по каким-то железякам,а когда прерывали свое занятие, чтобы напиться, начинали жутко ругаться. Внескольких точках площади надрывались пищалки, гусли и цимбалы, видимо, тамдавали концерты ваганты и музыканты. Вдобавок ко всему кто-то невидимый в этомбедламе, но наверняка не музыкант, без устали дул в латунную трубу.

Цири отскочила от трусившей прямо на нее, пронзительновизжащей свиньи и налетела на клетку с курами. Ее толкнули, она наступила начто-то мягкое и мяукающее. Шарахнулась, чуть не угодив под копыта огромнойвонючей, отвратной и ужасающе странной скотины, расталкивающей людей косматымибоками.

– Что это было? – ойкнула она, пытаясь удержатьсяна ногах. – А, Фабио?

– Верблюд. Не бойся!

– А я и не боюсь! Тоже мне! Подумаешь, вербульд!!!

Она с любопытством оглядывалась. Понаблюдала за работойнизушков, на глазах у всех изготовлявших изящные бурдюки из козьей шкуры,повосхищалась прелестными куклами, которых предлагали на своем прилавке двеполуэльфки. Долго рассматривала изделия из малахита и яшмы, выставленные напродажу угрюмым и все время бурчащим гномом. С интересом и знанием делаосмотрела мечи в мастерской оружейника. Остановилась около девушек, плетущихкорзинки из ивы, и пришла к выводу, что нет ничего хуже такой работы.

«Трубодуй» перестал надрываться. Вероятнее всего, егоприкончили.

– Чем так вкусно пахнет?

– Пончиками. – Фабио пощупал кошелек. –Хочешь попробовать один?

– Хочу попробовать два.

Продавец подал три пончика, принял пятак и сдал четыремедяка, один из которых переломил пополам. Цири, уже немного освоившаяся, синтересом наблюдала за операцией продавца, жадно поглощая первый пончик.

– Не отсюда ли, – спросила она, принимаясь завторой, – пошла поговорка «ломаного гроша не стоит»?

– Отсюда. – Фабио прикончил свой пончик. –Ведь монет меньше гроша не существует. А там, откуда ты родом, полугроши не входу?

– Нет. – Цири облизнула пальцы. – Там, откудая родом, в ходу золотые дукаты. Кроме того, все это ломанье было бессмысленными ненужным.

– Почему?

– Потому что я хочу съесть третий пончик.

Заполненные сливовым повидлом пончики подействовали каксамый волшебный эликсир. У Цири поднялось настроение, и бурлящая народомплощадь перестала ее пугать, изумлять и даже начала нравиться. Она больше непозволяла Фабио тащить себя, а сама потянула его в самую гущу, к тому месту, скоторого кто-то произносил речь, забравшись на импровизированную трибуну избочек. Оратором оказался престарелый толстяк. По бритой голове и коричневомубалахону Цири признала в нем бродячего жреца. Ей уже встречались такие, времяот времени они навещали храм Мелитэле в Элландере. Мать Нэннеке никогда неназывала их иначе как «эти дурные фанатики».

– Един суть на свете закон! – рычал толстыйжрец. – Божий закон! Вся природа подчинена этому закону, вся земля и все,что на сей земле произрастает! А чары и магия – противны сему закону. Проклятиечародеям, близок уже день гнева, когда огонь небес поразит их богомерзкийостров! Рухнут стены Локсии, Аретузы и Гарштанга, за коими собираются ныне этибезбожники, плетущие козни! Рухнут эти стены…

– И придется, мать их перемать, все занововозводить, – буркнул стоящий рядом с Цири подмастерье в одежде,умаруханной известью.

– Увещеваю вас, люди добрые и благочестивые, – неунимался жрец, – не верьте чародеям, не обращайтесь к ним за советами и спросьбами. Не позволяйте им соблазнять себя ни видом роскошным, ни речьюгладкой, ибо истину говорю вам, чародеи оные есть аки гробы повапленные,снаружи прекрасные, изнутри же гнили и истлевших костей полные!

– Гляньте на него, – проговорила молодая женщина скорзинкой, полной моркови, – вот треплется! На магиков, вишь ты, лает,потому как завидует, вот и все.

– Точно, – поддакнул каменщик, – у самого,ишь, башка словно яйцо лысая, а брюхо аж до колен. А чародеи – вона какиекрасивые, не плешивеют, не брюхатят… А чародейки, ого, сама красотища…

– Ибо твои раскрасавицы души дьяволу запродали! –крикнул невысокий типчик с сапожным молотком за поясом.