class="p1">– Надеюсь, в этом нет необходимости, но на всякий случай напомню вам, сударь. Экспедиция ваша, помимо прочего, назначена собирать сведения о злоупотреблениях высших и местных государственных чиновников, а также дворян, не состоящих на службе, но наносящих вред государству. Я правильно формулирую, Яков Петрович? Ничего не путаю?

– Нисколько, – выдавил из себя пристыженный Гуро. – Все правильно. Мертвые души! Они у меня из-за происков Братства совсем вылетели из головы. Это действительно важно.

– Более чем важно, – сказал Бенкендорф. – Тем более что я почти вспомнил одну фамилию, связанную с Бессарабией. Интуиция подсказывает мне, что в Бендерах орудует один мой старый знакомый. Во всяком случае, куда-то туда вели его следы.

– Теперь и я вспомнил! – воскликнул Гуро. – В Отделение поступали сведения, что туда ведут следы одного из тайных организаторов Польского восстания. Вы полагаете, он тоже живет под чужой фамилией?

– Почему бы и нет? Адам Кашмарек, так его тогда звали. Действовал с размахом и изобретательностью. Не удивлюсь, если он окажется причастным к истории с мертвыми душами.

Нахмурившись, Бенкендорф пробормотал:

– Польша, опять Польша... Всегда она! Что ж, поглядим, что у поляков получится на сей раз.

Недоброжелатели были уверены, что события в Польше погубят графа, не сумевшего предугадать и, тем более, предотвратить бунт, разгоревшийся по всей стране, как лесной пожар. Это действительно могло закончиться катастрофой. Да, могло. Но закончилось очередным триумфом России. И государя. И самого Александра Христофоровича Бенкендорфа.

Когда в Литовском армейском корпусе, наполовину составленном из поляков и литовцев, начались волнения и они были готовы перейти на сторону бунтовщиков, развернув польские знамена, агент Третьего отделения императорской канцелярии, носивший погоны младшего офицера, застрелил одного из зачинщиков на виду у всех, и решимость остальных поколебалась. Словно свора собак, лишившаяся вожака, поджали они хвосты, так что дезертировала лишь горстка предателей.

А Бенкендорф еще только разворачивался. Его люди были заранее расставлены повсюду: и в самой Польше, и в прилегающих к ней губерниях. Пока русская армия пересекала границы и переправлялась через Буг, секретные агенты подрывали восстание изнутри, дискредитируя предводителей, ссоря их, подкупая, запугивая и убивая из-за угла. Этими обычными мерами Бенкендорф не ограничился. Когда маршал Дибич разбил противника под Прагой и повел свою армию дальше, в столицу хлынула целая толпа провинциальных актеров, изображавших беженцев. На улицах и площадях, среди мирных жителей и военных, разносили они слухи о громадных войсках русских, преследующих восставших по пятам и готовых ворваться в город на их спинах. Жителей охватили ужас и паника. Понтонный мост на Висле просел в воду под тяжестью убегавших людей, городские власти разбежались. Еще одно усилие, и Прага была бы взята без боя, а потом и Варшава пала бы под натиском русской армии, и революция бы окончилась.

Но в этот решительный момент маршал Дибич неожиданно остановил наступательный порыв и выпустил из рук победу. Он прекратил наступление, когда было бы достаточно одного молниеносного удара, и позволил бунтовщикам собраться с силами и выстроить линию обороны вдоль Вислы. Бенкендорф отправил на место событий Гуро, который загнал по пути много лошадей, чтобы поспеть вовремя. Проведя дознание, тот выяснил, что Дибич остановился не по своей воле, а принял очень настоятельный совет... кого бы вы думали? О боги, сам великий князь Константин, родной брат государя, настоял, чтобы полководец прекратил войну, дабы избежать лишнего кровопролития. Лишнего! Как будто в результате преступной мягкотелости не сложили головы тысячи русских офицеров и солдат!

Бенкендорф доложил императору о поступке Константина и представил многочисленные доказательства его многочисленных связей с Польшей. Никакого приказа о наказании изменника не последовало. Государь поднял на графа свои потемневшие глаза и высказал предположение, что небеса очень скоро покарают Константина, наслав на него смертельную болезнь. Бенкендорф поклонился, выражая тем самым почтение перед столь глубокой проницательностью.

И действительно, несколько месяцев назад Константин Павлович прибыл в Витебск, где заразился холерой и, промучившись сутки, скончался в ужасной агонии. Бог был на стороне своего помазанника, русского царя. Ну и Бенкендорф делал, что мог. Благодаря ему не осталось в огромной империи ни одного уголка, где чувствовал бы себя спокойно государственный преступник.

Между тем холера, пришедшая откуда-то с востока, словно бы специально, чтобы отнять жизнь у брата Николая Первого, не унималась, а расползалась все дальше. Маршал Дибич, между прочим, тоже скончался от нее, не продолжив блестящую военную карьеру, как на то рассчитывал. Когда императору было об этом доложено, он посмотрел на Бенкендорфа и сказал, что не завидует его врагам. На что граф с присущей ему прямотой ответил: «У меня нет личных врагов, Ваше Величество. Только ваши».

Это по его совету император действовал столь решительно и быстро, когда холера добралась до Петербурга и породила здесь бунтарские настроения. Николай Первый, отвергнув уговоры покинуть столицу, остался на посту, чтобы бороться с напастью. По его приказу во всех кварталах были созданы госпитали и организовано бесплатное лечение и питание больных. Число их возрастало с каждым днем. Не пощадила болезнь и Бенкендорфа. Правда, он справился с нею своими методами, но предпочел об этом не распространяться, чтобы не вызвать ненужные толки.

Холера обломала об него зубы, а вот простых смертных косила направо и налево, не щадя ни солдат, ни мирных граждан, невзирая на их чины и сословия. Поскольку больше всего доставалось низам общества, с их скученностью и вечной неряшливостью, то именно они вскипели и начали все сильнее проявлять недовольство и непокорность, то нападая на иностранцев, якобы разбрасывающих некий «холерный порошок», то убивая несчастных, пришедших к Неве за водой, ибо в народе зрела уверенность, что воды реки отравлены неизвестными врагами.

Ослепленные страхом и ненавистью толпы заполнили Сенную площадь, останавливая экипажи, раздевая догола иностранцев и врачей, набрасываясь с палками и камнями на любого человека в мундире. Находившийся рядом госпиталь был взят приступом, больные сброшены с верхних этажей на мостовую, медицинских сестер насиловали до смерти. Чиновники и городовые разбегались и ходили переодетыми, не отваживаясь использовать свои полномочия. Царский двор в полном составе покинул Петербург. Генерал-губернатор собрал оставшихся городских начальников, и, посовещавшись, они решили направить на толпу штыки гвардейских батальонов и эскадронов под командованием графа Васильчикова. Во главе семеновцев он с барабанным боем двинулся на Сенную площадь и отдал приказ идти в атаку с криками «ура». Гвардейцы «ура» прокричали, однако бросаться в гущу обозленного народа не отважились.

Бенкендорф убедил императора вернуться в столицу, сел с ним в коляску и поехал на