— Работник посольства. Фамилия — Хомутов.

Он хотел было добавить, что не сидел сложа руки, сигнализировал руководству, можно проверить, — но на это ему уже не хватило духу. Шеф сказал, не глядя на Гареева:

— Приведи-ка его сюда.

Тут Гареев понял, что погиб окончательно. Пересек улицу на непослушных ногах, окликнул Хомутова, спросил свистящим шепотом, прежде чем проводить в гостевой особняк:

— Ты как здесь, мать твою, оказался?

— Рога привез.

— «Рога»! — Гареев снова выругался. — Знаешь кто тебя вызывает? Председатель Комитета, член Политбюро!

Выговорил — и увидел, как посерело лицо Хомутова. Подтолкнул к двери:

— Давай живее!

Шеф уже восседал в кресле, лицом к двери, и когда Хомутов переступил порог, поздоровался первым, слегка наклонив голову, тронутую желтоватой сединой. Сесть ему не предложили, и Хомутов остался стоять, а позади него — Гареев.

— Как ваша фамилия, — спросил Шеф.

— Хомутов.

— А имя-отчество?

— Павел Иванович.

— В чьем хозяйстве работаете?

— Я переводчик.

— Переводчик? — брови Шефа приподнялись. — Какие же языки, позвольте полюбопытствовать?

— Джебрайский. Кроме того, знаю северное наречие. Английский — хуже.

Шеф поднялся из кресла и медленно обошел Хомутова.

— А в Союзе где работали?

— Преподавал в вузе.

— Семья?

— У него нет семьи! — поспешно сказал Гареев из-за спины Хомутова.

— Жены нет, понимаю, — протянул Шеф. — А родители?

— Нету. Умерли они оба.

Шеф вопросительно посмотрел на Гареева, тот побагровел, попытался что-то сказать, но раскашлялся. Шеф сложил губы в трубку, отвернулся и с минуту изучал гравюру на стене. Автобус уехал. В пустом дворе остались только охранники — не те, что прежде, другие. Шеф шагнул к окну, открыл, позвал:

— Быстрецов! Иди сюда! Да не к окну — в дом.

Когда охранник с фотоаппаратом вошел, он указал на Хомутова:

— Сними-ка этого молодца с разных точек. Аппарат у тебя любопытный, посмотрим, что за качество.

Фотографии были готовы в три минуты. Разложив их на столе, под лампой, Шеф долго молча их рассматривал, потом сказал, не поднимая головы:

— Вы, Павел Иванович, подождите на улице. Гареев, подойдите.

Когда они остались вдвоем, он спросил, кивнув на снимки:

— Не узнаешь?

Полковник пригляделся. Не вполне понимая, что именно от него требуется, покачал головой. Тогда Шеф на одном из снимков черным фломастером пририсовал Хомутову усы.

— А теперь?

Что-то знакомое почудилось Гарееву, но он все еще колебался.

Шеф развернул столичную газету, положил ее рядом со снимком. С портрета на газетной полосе на Гареева смотрел… Да-да, именно Хомутов смотрел на него с нечеткого клише, такой же, как на полароидовском отпечатке, где Шеф собственноручно пририсовал переводчику лихие усы.

— Ну, похож? — спросил Шеф и себе же ответил: — Поразительно! Вылитый товарищ президент!

И только сейчас Гареев сообразил, что вовсе не о Хомутове шла речь в газете.

Джереми Вуд был тем человеком, который разработал план убийства Фиделя Кастро с помощью отравленных сигар. Кубинец любил сигары, это было известно, и нередко ему преподносили их в подарок — во время визитов. Джереми Вуд предложил опылить табачные листья тетродотоксином — и вручить готовые сигары через какого-либо из многочисленных гостей Фиделя, даже не подозревающих о том, что таится в благоуханном ящичке. Дело зашло уже довольно далеко, когда разразился скандал: план операции из-за утечки информации был обнародован, в конгрессе были назначены слушания по вопросу о несанкционированных операциях ЦРУ, и Вуда поспешно сплавили в аналитический отдел, от греха подальше.

Буря пронеслась верхами, полетели некоторые головы, но Вуд уцелел, его даже не вызвали для дачи показаний в конгресс — и он уже решил было, что так и завершит свою карьеру на незаметной должности в аналитическом отделе, как вдруг о нем вспомнили. Джереми вызвали к высокопоставленной персоне, и спросили, что ему известно о Джебрае и его президенте Фархаде.

Вуд с самого начала принял решение отказаться от участия в операции, потому что история эта чересчур напоминала ту, давнюю, кубинскую, но ему дали понять, что ныне ситуация совершенно иная, у них есть поддержка на самом верху. Джереми, разумеется, не поверил, потому что знал, как все это будет происходить — без проблем, но только до той минуты, пока не случится какая-то осечка. Тотчас обнаружится, что ни в Белом доме, ни в конгрессе никто ни о чем не ведал, что ЦРУ снова вышло из-под контроля, и разразится гроза. Но отказаться ему не удалось, и уже через неделю он возглавлял группу, целью которой было устранение президента Фархада.

В день, когда информационные агентства сообщили о неудавшемся покушении на президента Джебрая, Вуд понял, что история с сигарами повторяется. Ему не пришлось долго маяться в неизвестности — позвонил помощник директора ЦРУ и сообщил, что его вызывает глава ведомства.

Шеф был мрачнее тучи, и с порога язвительно осведомился:

— Так, значит, это твоя специальная террористическая группа?

— Мальчики были неплохо подготовлены.

— Они даже стрелять не обучены! — раздраженно бросил шеф. — Промахнулись меньше чем с двухсот футов!

— От осечки никто не застрахован, — негромко, но твердо парировал Вуд.

— У них не будет возможности повторить попытку!

— Будет, — пообещал Вуд. — Мы владеем ситуацией. В группу внедрен наш человек. Он сообщил, что идет работа по подготовке повторного покушения.

— И как долго придется его ждать?

— Считанные недели, поверьте мне.

Шеф вздохнул.

— Если из этой истории будут торчать наши уши — тебе, Джереми, несдобровать, — посулил он.

— Я догадываюсь, — ответил Вуд.

Он говорил совершенно искренне, потому что с самого начала не был склонен обольщаться — в случае неудачи его сдадут первым и тогда припомнят все: и Фархада, и Кастро с его чертовыми сигарами.

Уланов вырвался в посольский городок всего на пару часов. Наудачу забежал к Хомутову и обнаружил, что тот сидит дома.

— Завидую, — буркнул Уланов. — Валяешься тут в тепле и буржуазном комфорте, а мы уже вторые сутки при машинах как собаки.

Хомутов пожал плечами с видимым безразличием.