Обычно немногословный, китаец счел на сей раз возможным внести свою азиатскую лепту в ход разговора:

– Если долго сидишь у реки, то когда-нибудь по ней проплывает труп твоего врага. Недеяние иногда бывает полезнее деяния. В этом заключена великая правда учения Дао.

– Видел я твое недеяние, – сказал недоверчивый Эрберг. – Ты тогда пятерых раскидал. А один, я слышал, до сих пор куриный бульон через трубочку кушает! Марк Дмитриевич, ну так как же? Что р-решаем с тр-раншем? У нас теперь карт-бланш в кармане имеется, и мы… Марк! Заснул, что ли!?

Краснов не спал. Он думал о Кире. Интересно, получила ли она духи, названные в ее честь? А если получила, то понравились ли они ей? И главное: поняла ли она, что духи созданы по идее Марка в экспериментальных лабораториях его фармацевтического концерна?

Марк Дмитриевич, не слушая назойливого Эрберга, шарил по радиоволнам в надежде отыскать среди бесконечных шансонов и пустопорожней новостной болтовни любимую радиостанцию – «Орфей».

Сквозь напластования звуковых диссонансов зазвучало напряженно-торжественное григовское вступление к танцу Анитры. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Марк понял: это звонит его мобильник. И еще он с тревогой почувствовал, что этот звонок чудом долетел до него от охраняемой лишь с одной стороны границы – зыбкой, призрачной, судьбораздельной границы между жизнью и смертью.

Александра ехала на Васильевский остров, а внутри у нее закипал ураган. Как она могла быть так невнимательна к своей дочери? Как не поняла, что ее драгоценный ребенок уже вырос, и Кире теперь нужно что-то, кто-то еще, помимо матери и тетки, помимо тихих вечеров перед телевизором? Да кто угодно сказал бы – девчонке двадцать лет, ей нужен парень! Пусть не замуж, нет – замуж ей рано, Александра не вынесла бы этого. Но можно найти приличного мальчика, чтобы Кира с ним встречалась. Вот у Фаины Сергеевны, директрисы одного магазина, сын – очень славный молодой человек. Костя, кажется, зовут. Чуть старше Киры, и уже работает. Менеджер какой-то… В любом случае, мальчик Костя мог бы сопровождать Кирочку повсюду, и в театр, и в кино, был бы мил и услужлив – помня о том, где его матушка работает…

Поймав себя на такой мысли, Александра покраснела. Да и что толку пить боржоми, когда печень отвалилась! Не будет Кира ездить на свои обожаемые премьеры с почтительным мальчиком Костей. Она уже сбежала с проходимцем. С чужим мужем!

– Надо же, какая молодец девочка, – высказалась Галина после ухода Наташи.

– Кто молодец? – переспросила совершенно потерявшая соображение Александра.

– Кира наша, кто ж еще! Увела мужика у одноклассницы и в ус не дует!

– Это потому, что у нее нет усов, – кротко пояснила сестре Александра.

Теперь она кротости в себе не ощущала. Напротив, клокотала, как Везувий. В ней странным образом сплелись жалость к Кире, вина перед ней и обида. Собственно, она еще не знала толком, что будет делать, если обнаружит дочь, выражаясь фигурально, в объятиях любовника. Бросится с обвинениями? С поцелуями? Обласкает и примет под крылышко виновную парочку или проклянет с вершин оскорбленного материнского достоинства?

Кстати, совсем не факт, что парочке захочется идти к ней под крылышко. Но этого Александра во внимание не принимала. Ей казалось, что она в состоянии развернуть ситуацию по-своему. Да, выпустила дочь из-под контроля. Просмотрела перемены в ребенке. Из-за этого начались проблемы. Но теперь она поняла свою ошибку, и все должно измениться…

Боже, какой ужасный дом! Александра сверилась с бумажкой, на которой Наташа записала адрес сбежавших любовников. Да, все верно. Это был один из тех старых питерских домов, которые давно уже стоят только на честном слове. Полуразрушенный подъезд, истертые шагами времени ступени. Холод, сырость и грязь. Запах кошек. На первом этаже мебельный склад – там, очевидно, шум, во всем доме слышно!

Задыхаясь от брезгливости и от волнения, Александра поднялась по широкой лестнице на второй этаж. Дом явно знавал лучшие времена. Перила на лестнице – чугунные, с цветочной вязью, а на ступенях сохранились медные крепежи для дорожки.

Александра остановилась у обшарпанной двери. Двустворчатая тяжелая дверь была безжалостно выкрашена грязно-коричневой, тошнотворного оттенка краской, но до того, быть может, как к ней приложили руки неведомые добродеи, числилась благородной дубовой дверью. Теперь ее изуродовала краска и жестяная цифра «три», прибитая толстыми гвоздями, а еще четыре разнокалиберных кнопки звонков, выросшие, как грибы, на стене рядом. Около каждой кнопки – по деревянной дощечке, на которых разными способами – где химическим карандашом, где выжженной вязью – были написаны фамилии жильцов. То есть в квартире живут несколько семей. Куда ты попала, Кира, Кира!

Александра ожидала, вероятно, что у входа будет висеть мраморная мемориальная доска, где золотыми буквами готическим шрифтом обозначится: «Здесь, в квартире номер три, живет Кира Морозова, покинувшая свою престарелую мать и сбежавшая с любовником!» И медный колокол рядом – чтобы престарелая мать могла ударить в набат.

Но ничего такого не наблюдалось, и Александра, собравшись с духом, нажала на кнопку верхнего звонка. В глубинах квартиры никакого отзвука не зародилось. Звонок явно не работал. Это был удар. Пришлось снова набрать в грудь воздуха и нажать на другую кнопочку – на сей раз самую нижнюю. Снова тишина. У Александры черная муть подкатила к голове, и она, неожиданно для себя взвизгнув, так что на лестнице упало в обморок и покатилось по ступеням гулкое эхо, стала колотить ладонями по мерзким кнопкам. Этот демарш оказался успешнее. В безумном мире, очевидно, следовало действовать безумным образом.

В ожившей утробе квартиры зашаркали, приближаясь, шаги. Они не торопились, и Александра, привалясь к косяку, успела пережить еще несколько отвратительных моментов, когда сердце, казалось, падало в пустой и холодный живот.

Дверь открыл человек, который, по всем параметрам, давно уже на человека не тянул. Скорее, это явление стоило обозначить неделикатным понятием «синяк». Стоящее в дверях существо явно принадлежало к обширному виду алкоголиков законченных. Щуплое тельце облачено в просторную пижаму, украшенную многочисленными пятнами, черные с проседью волосы давно не мыты. Из-под сальных прядей смотрели светло-голубые застиранные глаза, мутно и совершенно бессмысленно. Мощный запах перегара чуть не сбил Александру с ног. В руке у существа дымилась сигарета без фильтра и воздуха тоже не озонировала.

– Вы к кому, дама? – сипло вопросило существо.

– Мне нужна Кира… Кира Морозова здесь живет?

– Какая еще Кира… Ты девку, что ль, ищешь?

Так и звонила бы к ним, – возмутилось существо. – Звонют тут, звонют, сами не знают, зачем… Эта девка твоя – с Жоркой, что ль, живет?

Почему-то имя «Жорка» вызвало у Александры реакцию самую непредсказуемую – в желудке закрутился тугой узел, и ее чуть не стошнило. Но ей удалось героическим усилием преодолеть спазм.