Motorcat is dead!

Do you like a cat

suicidal and duplet

Take eternal cat

Don’t forgive regret

G-robocat is Letov-cat

lepreconial samo-cat!

Да, интересно, как можно пересказать мою биографию: родился в деревне Сосновый угол (по другим данным — Сосновый бор), примечательной своими соснами (коих, кстати, всего две и посажены они в 95-м году, когда юный Алёша Морозов покинул свою малую родину для продолжения своего блестящего обучения в г. Тамбове), хорошо учился, потом пристрастился выпивать с друзьями и дрочить в одиночестве (вернее наоборот: ведь второе в 12, а первое только в 17!), на почве чего стал создавать литературные произведения — этим занят и по сей день…

Set the code of C.A.T.-cat

Hear the vale of cats

Kll yoself for CATS!!!

Я задал Саше самый обычный вопрос. Его реакция была бурной: «Да ты чё больной совсем! Тебе ж сказали: дерево там такое! Патриотка она, а ты что думал! Помнишь Яна, долбаного немецкого трудного подростка по обмену из 29-й — спрашивает как и где ему, несовершеннолетнему, можно купить алкоголь — да вот он ларёк, бери пива! — выпил, спрашивает, где можно отлить — да ссы, ебать! — нассал за ларёк и стоит довольный до жопы, орёт: «Фридом!» Кстати, она вот недавно только вернулась из Голландии — я говорю: помидоры что ль собирала, а она: картины, говорит, смотрела старых мастеров — ну-ну…».

Я был, можно сказать, вдохновлён. Какой насос, говорил я Саше, вальяжно покуривая у Зельцера на балкончике, где уже стояло более десятка больших зелёных бутылок с всевозможными номерами на этикетках. Я конечно имел в виду нашу с Зельцером совместную жизнь в её квартире. Недавно я смотрел передачу про так называемый полуостров Казантип — своего рода русская Ибица, рейверская тусня на югах: море, секс, драгз энд дэнс — ни работы, ни заботы. Я сообщил всё это Саше, но название забыл. Что-то вроде «Казебан», сказал я. Он удох и напомнил мне значение этого сокращения.

— Я хоть завтра могу сюда переехать, — заявил он.

— Ну и давай, — завистливо поддакнул я, уже представляя радужные перспективы вечной вечеринки.

— Хочешь, сам, сынок, подкати, — запросто предложил он.

— Да а я-то тут при чём? — удивился я.

— Ну, не знаю, ты ж у нас… Но я тебе, честно говоря, не советую — это ёбаная наркоманская скотина. Выёбывается ещё — один хуй сопьётся, сколется и сдохет!

Состояние мозга было идиотическим: в голове сама собою пелась песня «Кот», в троллейбусе мерещились какие-то гады и пауки, на улице темнело от солнца в глазах — куда и как идти ничего не видно! — но расплетаться всё равно ужасно не хотелось. В итоге мы пообещали друг другу вернуться к тем же занятиям 9-го, и с тех пор стали называть тусовки у Зельцера поездками на «полуостров Казебан».

29.

Было 17 мая и полвторого дня.

За окном явно светило солнце и стоял тёплый воздух, в котором пахло свежей растительностью, а также высыхающей, уже почти прогревшейся до самых недр землёй, пылью и асфальтом, и все были вовлечены в свои суетливые летние дела и отношения.

Я лежал на своей убогой постели и не знал что делать. Здесь было довольно темно и холодно, хотя сквозь верхний, оставленный незашторенным прямоугольник окна свет бил прямо мне в глаза, ослепляя. Низ был занавешен не очень потребной тряпкой, дабы проходящие мимо соседи невзначай не увидели меня.

…Я, как всегда, с трудом поднялся часов в 12, помочился в ведро, поджарил в масле горбушки от хлеба, сильно обсолил их и съел со сладким чаем… Теперь я опять хотел есть и не хотел оставаться здесь, но ходить почти не мог физически да и идти было некуда. Разве что в магазин — но денег было в аккурат на сегодняшнее мероприятие (надо было много), или в туалет — но там, как я слышал, тусовались на улице соседи — эта жирная милашка и её псевдолюбовник-алкоголик, которого, впрочем, я так никогда в лицо и не видел.

В полпятого мы застрелковались с Саничем в «Спорте», и я планировал выйти ровно в четыре. А что делать сейчас? Как плохо и тяжко здесь… Я встал, посмотрел в окошко, чуть отодвинув штору — и действительно всё в свету и зелени, очень тепло наверно — сейчас бы на природу, на волю с компашкой да девушкой, да шашлычков с винишком! — но я даже подробно не подумал об этом — так, мелькнуло что-то в душе и памяти, сжалось и тут же угасло… Попил воды из чайника, закурил «воздушную» суперлёгкую и лёг обратно.

Так… футбол будет в 18:00…

Интересно, прокатит ли сегодня «система»? (кто выиграет мне всегда было наплевать). Так называемое кафе «Спорт» как бы вмонтировано в ограду стадиона, мы с Сашей взяли обычай ходить на футбол через него: собираемся полпятого, берём пиво, водочки и чебуреков, довольно неплохо проводим полтора часа, а затем через вторые двери, сообщающиеся со стадионом (входные уже закрыты), бесплатно проходим на трибуны. Милое, скажу я вам, дело, особенно если ещё с собой взять пива и хатдогов — и футбол-то особо не нужен!

В принципе должны неплохо время провести, особенно на фоне невыносимо тоскливых дней до майских праздников, когда я, бредя домой по сельповидной улочке, смотря на незамысловатую деятельность невыносимо местных жителей, осознавал, что «дома» меня ждёт полное зловонное ведро, пакет с газетой, куда я насрал, отсутствие еды, отсутствие кого-либо, и даже телевизора или выпивки, и даже тепла!.. И так будет и завтра, и послезавтра, и наверно всегда… Я стал задумываться — почти что как Родион Романович! — писать интересные стихи:

серая пришла пока ещё весна

и даже жгут костры

я приду один один домой

в каморке душной покурю

плюну и повешусь

а ты?

маленькая маленькая ты

хотя ты и большая

только ты возьми меня, большая боль

большаая, взгляни на меня

приди ко мне — заварим чаю

лягни меня ляг на меня

я на полу лежу кончаю

я покончу с собой

как бы невзначай

отчаяние не значит ничего

я не прощу тебе тебя его

я ненавижу вечер тайный

такой я был когда-то — молчал.

Вот так, почти беспомощные попытки арт-терапии. И тоже своего рода антиципация — ведь этого тогда ещё не было, её не было, а суицида, как я теперь надеюсь, вообще не будет…

Быстрей бы четыре. На волю — выйти, увидеть Сашу, нажраться, а там хоть потоп! — главное чтоб в дуплет, чтоб денег хватило и домой потом взять и Сашу заманить — один ведь я охуею совсем, не выдержу… Должен там быть и Михей. Это хуже… Должна быть Зельцер! Хочу её увидеть. Блин, ведь Саша накануне категорично заявил: «Я не буду ей звонить. Пошла она в пень. У меня другие планы»! Что ж, селяви…

Стало совсем невыносимо. Действие, действия — экшен, как говорит молодежь, тусня и туса — и что-то даже как бы звало меня в дорогу, надо было только решиться, подняться, собраться и отравиться — неведомо куда и зачем…