– Можно сейчас. Но лучше, конечно, вечером.

– Что, Петр Олегович изволят почивать?

– Петр Олегыч изволят трудиться. Танк делают. Т-90.

– Хм, это как? Для побега?

– Для армии. У нас договор с танковым заводом, уже два года. Иностранцы шум подняли: «В России опять используют труд заключенных». А на самом деле они, – хозяин кабинет кивнул на окно, – только рады. И при деле, и кое-что зарабатывают… Ну так что, зовем сейчас?

Скрябин утвердительно кивнул, и замначальника снял рубку внутреннего телефона. Отдав распоряжение, он еще минут двадцать посидел со Скрябиным, а потом запер сейф и поднялся из-за стола:

– Беседуйте, не буду вам мешать. Если хочешь, можешь кофе его угостить. И бутербродами – я сейчас скажу, чтобы их принесли из нашей столовой…

Войдя в кабинет, Петруха хотел доложить по всей форме, что осужденный такой-то, статья такая-то, срок двадцать лет, явился… Но узнал Стаса и замер, недоверчиво глядя, как он хозяйничает у маленького стола, на котором дымились две кружки кофе и стояла тарелка с бутербродами.

– Здорово, Петруха, – Скрябин, продолжая размешивать сахар, через плечо посмотрел на бывшего коллегу; а он сильно изменился! Заметно похудел, слегка осунулся, но главное – взгляд. Глаза у него… В общем, разговор действительно может получиться толковый. – Заходи, присаживайся. Я в гостинице позавтракать как следует не успел. Составишь компанию? Колбаса свежая, так что бери, не стесняйся…

Петруха напряженно опустился на жесткий стул, снял с головы и бросил на стол кепку. Со свистящей ненавистью в голосе сказал:

– Что ж ты меня, сука, так дешево подставляешь? Пацаны запах унюхают – в «барабаны» запишут.

– Да ладно тебе! – махнул рукой Стас, ставя перед ним кружку и кладя бутерброд. – Все знают, как ты героически молчал на следствии и на суде.

Петруха посмотрел на угощение, как на яд, и плотнее прижался к спинке стула.

– А если бы я тебя подставить хотел, – продолжил Стас, – то я бы, наверное, придумал что-нибудь посущественнее. Как ты считаешь?

Петруха промолчал, отводя взгляд.

– Как сидится?

– Сядь, посиди – узнаешь.

– Говорят, ты в авторитете.

– Я всегда в авторитете! – Заявлено было громко, но словам не хватало внутренней убежденности.

– И с воли помогают?

– А ты у «кума» забыл об этом спросить?

– Спросил, конечно. Две дачки за полгода, и те – от матери. Больше она не может, пенсия не позволяет.

– Мать не трожь, сволочь!

– Ты меня не сволочи. Или забыл, как мою мать прирезать хотели?

– Это все Утюг. Он напрочь отмороженный был…

– А ты, значит, ласковый? У меня живот до сих пор болит.

– Чего, посчитаться приехал? Ну давай, мочи! – В Петрухином голосе промелькнули нотки истерики, и Скрябин поморщился:

– Дурак ты! Ты свое уже огреб…

– Еще мораль мне читать будешь!

– Мораль тебе нужно было в детстве читать, сейчас поздно. У меня к тебе деловой разговор. Ты ведь неплохим опером был когда-то. Что к чему и как делается, понимаешь. Время подумать у тебя было. Короче, мне нужен взрывник.

Петруха медленно покачал головой и отвел взгляд.

– Чибис мертв, Дядя Вася тоже, – продолжал Стас. – Не осталось твоих никого. Карташов вряд ли в бегах, скорее всего, давно закопали. Те, кто наверху, про тебя забыли. Никто твоего геройства не оценил. Что, скажешь, не так? Использовали, как туалетную бумагу, и выкинули. Можешь не верить, но ни со следствием, ни с судом никто даже не попробовал насчет тебя договориться. Ну, ты это и сам понял по приговору.

– Ладно, хорош!

– У меня друга убили, – Скрябин навалился локтями на стол. – Ты за своих мазу тянешь, я – за своих. Должен меня понимать.

– Соловьев случайно попал. Шилова убирали.

– Это понятно. Кто убирал?

Петруха как-то обреченно покачал головой:

– Я не знаю. Из Москвы шли приказы, Карташов был на связи.

– Исполнял кто?

– Допустим, я кое-что вспомню. Что мне за это будет?

– Что ты хочешь?

Петруха усмехнулся:

– Миллион долларов и вертолет с полным баком.

– А бабу не надо? Могу предложить надувную. – Стас закурил, качнулся на стуле, пустил дым в высокий пожелтевший потолок. – Правда, на твой срок их не один десяток потребуется. Знаешь, когда я сюда собрался лететь, меня все отговаривали. И я теперь начинаю думать, что они были правы… Дурак ты, Петруха. Я больше не приеду. И никто не приедет. Так что второго шанса договориться не будет. Придется сидеть свои двадцать лет до звонка. Сколько тебе будет, когда выйдешь? Если выйдешь, конечно… Пятьдесят? Здоровье ни к черту, денег нет, жилья нет, никому ты не нужен… Давай, сиди! Страдай за «благо воровское». А взрывника мы и без тебя сможем взять. Ты ж понимаешь, что он не остановится и за кордон не рванет. Рано или поздно, но мы его вычислим. С таким послужным списком и с такими приметами – сколько он еще сможет прятаться? – Про приметы Стас сказал почти наугад, вспомнив показания опера из «наружки», который видел, как к машине Романа утром в день взрыва подходил какой-то бомжара в темных очках…

Про приметы Стас сказал наугад – и почувствовал, что попал. Именно эта фраза заставила Петруху дернуть щекой и как-то очень суетливо, немотивированно перевести взгляд на окно.

– Так что можешь молчать, – отхлебнув остывшего кофе, сказал Стас. – Утешайся собственной стойкостью. Не забудь похвастаться, когда вернешься в отряд: менты, гады, кололи, но я им ничего не сказал.

– Мне нужно УДО,( Женская колония рядом с Нижним Тагилом.) – решился Петруха, придвигаясь ближе к столу.

– Ну, маханул! Года еще не прошло… Две трети всяко отсидеть придется.

– Тринадцать – это не двадцать.

– Как ты себе это представляешь? Через тринадцать лет меня уже в системе не будет. И все начальство десять раз поменяется.

– Ничего, этих не будет – другие придут. Я тут к «хозяину» присмотрелся – он нормальный мужик. Ты с ним поговори, пусть отметочку в деле поставит. Глядишь, она потом и зачтется.

– Вербовать начнут.

– Ничего, это мои проблемы.

– Хорошо, поговорю. Но это смотря что сольешь.

– Что знаю, то и солью.

– Я тебя слушаю.

– Взрывник со стороны был. Мастер! Чибис как-то по пьянке гордился, что половину «глухарей» по взрывам в городе можно смело на него вешать. Погоняло – Румын. Где искать – не знаю, но Чибис его бабе завидовал. Она работает официанткой в «Астории». Чибису не дала, а с Румыном – все что угодно. Чибис потом охреневал: и чего она в этом уроде нашла? – Упомянув про уродство, Петруха испытующе посмотрел Стасу в лицо и продолжил: – Он ведь одноглазый, ему глаз взрывом выбило.