– Человеки убили Высокий Замок». – раздался в ушах металлически-звенящий голос К'Йорра. Разумеется, он обращался не к «обрубкам» – на правах старшего, он говорил с другими рой-лидерами и наездниками эскорта. – Возвращаться нам теперь некуда. Тусклый Шар лопнет через девять минут, после того, как мы пройдём береговую черту. Цель – скопление Плавучих островов в тридцати милях от побережья. Отомстим!

– Отомстим! Отомстим! Отомстим! – один за другим отозвались инри, и Чо ясно различила в беспорядочном хоре голос Л'Тисс.

«…ну, мстите, коли уж вам так приспичило. А она, Чо, лучше пока подумает о себе…»

Что до мести – время для неё ещё придёт. Не может не прийти.

Даже отчаянные немецкие подводники считали экипажи цеппелинов сорвиголовами, не ведающими страха. Такая характеристика из уст людей, погружающихся в глубины моря в тесных, провонявших дизелем и машинным маслом железных гробах, дорогого стоит – воздухоплаватели кайзера Вильгельма, и вправду, были людьми бесстрашными и фанатично преданными своему делу. Их было немного – всего несколько сотен, и это чувство принадлежности к избранным вселяла в них гордость и уверенность в себе. Раз за разом, поднимая хрупкие, взрывоопасные корабли в воздух, они играли со смертью в самую азартную на свете игру – и карты у костлявой партнерши обычно были краплеными. Смерть грозила всем им, всему экипажу – а потому, в случае опасности действовали воздухоплаватели быстро, умело, без малейших признаков паники. Аварии на цеппелинах не отличались стремительностью, как катастрофы аэропланов – скорее, они походили на борьбу за агонию парусника, выброшенного штормом на рифы.

Когда гигантская сигара цеппелина содрогнулась от столкновения, фон Зеггерс не сразу понял, что сейчас произойдет. Он ожидал неминуемой смерти в огне – ничем другим по его понятиям такой таран кончиться просто не мог. Удар тряхнул гондолу, и люди, в том числе и рулевой, стоящий возле колонки штурвала, совершенно такого же, как на морских судах, не устояли и покатились кубарем, пытаясь уцепиться за все, что только оказывалось под рукой – за поручни, стойки с оборудованием, друг за друга. Но ничего страшного вроде, не происходило, и сбитые с ног воздухоплаватели поднимались, занимая свои места. Фон Зеггерс рявкнул на такелажмейстера, и тот полез по лесенке вверх, на длинный, решетчатый мостик-киль, идущий внутри цеппелина, под громадными пузырями газовых мешков. В первую очередь надо было понять, какие внутренние повреждения получил корабль. Другие высовывались в иллюминаторы, пытаясь осмотреть корпус воздушного корабля снаружи и понять, что же произошло. Стрелки, вновь встав к пулемётам, водили стволами из стороны в сторону в поисках опасности.

– Спокойно, господа!

Фон Зеггерс постарался вложить в свой голос максимум уверенности.

– Мы не горим, и, кажется, держимся в воздухе. Всем стоять по местам! Ганс, что генераторы?

– Основные сдохли, герр капитан.

Из моторного отсека высунулся Фельтке. Лицо его заливала кровь из рассеченного лба, рукава закатаны, руки по локоть в масле.

– Вот доберусь до мотогондолы, проверю, в чём дело, Запустил аварийный, пока тянет.

– Молодчина, Ганс. Постарайся наладить питание гондолы, или хоть на рацию ток подай…

– Герр капитан! – это такелажмейстер – свесился из верхнего люка и орёт, стараясь перекричать гул набегающего потока.

– Согласно вашему приказу, мною осмотрено.

– Ради бога, Дитрих, – не выдержал фон Зеггерс, – Короче! Иначе через полчаса вы будете рапортовать медузам! – Слушаюсь герр капитан – бодро отозвался лейтенант. – если короче, то все весьма печально. Корабль разламывается. Из двух кормовых баллонов совершенно вышел газ. Тросы лопаются один за другим, набор уже перекручивает. Уцелевшие баллоны пока держат…

– Не могу держать заданный потолок, – подал голос штурвальный высоты. – Теряем высоту. Дифферент на корму двадцать пять градусов и растет!

Это ощущали все. Чтобы устоять на ногах, покатиться по полу, аэронавты хватались что попало. Наклон угрожающе рос, незакрепленные предметы с грохотом срывались в кормовую часть гондолы.

– Франц, можете хоть приблизительно определить, где мы упадем в море?

– Мой дорогой Людвиг. – штурман цеплялся за прокладочный столик, пытаясь другой рукой удержать сыплющиеся на пол штурманские инструменты и карты, однако же, находил ещё в себе силы язвить, – Предлагаете мне произвести расчеты, вися, как макака, на одной руке? Впрочем… чем желаете командовать, герр капитан, когда мы разломимся, – кормой или носом?

Ответ последовал незамедлительно: киль цеппелина лопнул с протяжным треском, и все, находящиеся в гондоле, снова кубарем полетели на пол. По растяжкам и фермам прокатилась волна конвульсий – получивший смертельную рану корпус отчаянно сопротивлялся нагрузкам, но металл тросов и ферм не выдерживал и лопался. Пострадавшая секция потеряла жёсткость, и L-32, всё ещё совершающий предписанный движением рулей и молотящими «враздрай» пропеллерами поворот влево, не выдержал нагрузок и начал складываться вдвое. Кормовая часть гиганта вместе с кормовой мотогондолой неторопливо, словно нехотя, отделилась от корпуса и медленно кружась, пошла вниз. Оставшаяся «на плаву» часть, избавившись от изрядного груза (только отломившееся хвостовое оперение весило тонны три, не меньше) резко подскочила вверх, нелепо задирая заостренную носовую часть.

Стороннему наблюдателю, случись он в этот момент рядом, представилось бы ужасное зрелище. Корпус цеппелина был разорван почти пополам. В огромную, во всё поперечное сечение прореху были видны покореженные конструкции, застрявший в путанице тросов изуродованный остов английского гидроплана и округлые бока чудом уцелевших баллонов с водородом. На верхнем мостике копошатся крохотные фигурки воздушных стрелков, изо всех сил цепляясь за леера – но раскачивающийся и неумолимо встающий дыбом настил медленно стряхивает несчастных в полукилометровую пропасть…

Удивительно, но столкновение не вызвало почти неизбежного в подобных случаях пожара и взрыва водорода. Спасибо следовало сказать погибшему в волнах северного моря пулеметчику с кормовой верхней площадки – его меткая очередь, подобно цепной пиле, рассекла корпус «Шорта», оторвав охваченный огнём двигатель, который иначе вполне мог поджечь вытекающий из пробоин газ, превращая цеппелин в огненную братскую могилу. Разломившийся пополам корпус продолжала сотрясать дрожь. Одна за другой лопались растяжки, набор воздушного гиганта перекручивался – а пробитые емкости продолжали терять газ, обрубок цеппелина опускалась всё ниже, создавая в корпусе опасные нагрузки. Надо было делать что-то – и срочно! Иначе оставшихся в живых членов экипажа L-32 ждала участь тех, кто уже нашёл могилу в ледяных водах Северного моря.

Фон Зеггерс и такелажмейстер посмотрели друг на друга, осенённые одной и той же мыслью.