Но уплыть ему удалось не очень далеко: уж больно ему нездоровилось после сильного удара плоской стороной меча по голове, полета с высокого берега и удара об отмель. Да и силы подкрепить было нечем, кроме холодной речной воды. Теряя сознание, Милюта даже не заметил, как челнок застрял носом в ветвях старой ивы.

А когда он очнулся, уже наступил вечер. Рядом трещал и дышал теплом большой костер, под головой было что-то жесткое – седло, судя по запаху кожи и конского пота. Накрыт он был попоной, вокруг все двигалось и говорило.

– О, гляди, оживает! – сказал кто-то рядом, когда Милюта пошевелился. – Видишь, Сеча, и ведуна не понадобилось!

– Дай ему воды, – посоветовал другой голос, и возле Милюты появился простой питейный рог, полный той же речной воды.

Милюта глотнул, хотел поблагодарить, поднял голову… и обомлел. Над ним склонилось половецкое лицо – с широкими скулами и узкими глазами.

– Ну что, жив человек? – на чистейшем русском языке спросил половец. – Ты даешь, рыбак, – еще немного, и сам бы ракам на корм пошел. Откуда взялся-то?

Боярин Милюта моргал, сомневаясь, не мерещится ли ему, не обманывает ли его зрение или слух.

– Постой, княже, я вроде этого рыбака знаю! – произнес еще один голос. – Сдается мне, что у Вячеслава туровского я его видел. В старшей дружине сидел.

– Уж нет ли самого Вячеслава тут поблизости? – Половец огляделся, будто туровский князь мог прятаться за кустом. – Может, его уже разбили, пока мы добираемся? Ну, что смотришь, человече? – обратился он к Милюте. – Я ведь тебя уже узнал, Милюта Векославич, а ты меня нет! Ростислав я, сын Володаря перемышльского. Вы же нас звали с собой Туров отбивать. Вот отец меня и прислал. Сам хотел идти, да приболел. Две тысячи копий я вам веду, им собранных. Где Вячеслав-то?

Наконец, при помощи двух отроков, Милюта сумел сесть, и после этого все стало несколько понятней. Его окружали русские люди, и только сам Ростислав, возглавлявший перемышльскую дружину, походил на свою мать-половчанку. Торопясь догнать Вячеслава, он ночевал с войском прямо в поле. Отроки его ловили рыбу на ужин, поскольку с припасами в весеннюю пору было туго у всех, и под ветвями старой ивы наткнулись на челнок с бесчувственным гребцом.

– Не повезло тебе, боярин! – согласился Ростислав, выслушав короткий рассказ Милюты о неудачной поездке за княгиней. – Совсем в руках ты ее держал, а тут такая незадача! Конечно, Юрий догадался, что жену надо при себе иметь, если с тестем мира хочешь!

– А мог и меньшой Юрий Ярославич сообразить, – добавил Милюта. – Ему этот мир больше всех нужен. Если Вячеслав себе Туров вернет, Юрий назад в Берестье уедет. А тот Юрий куда, меньшой который?

– Как вы в них разбираетесь? – Ростислав усмехнулся. – Оба Юрии Ярославичи, да теперь еще оба – берестейские!

– Чья бы корова, княже, мычала! – заметил Милюта. – Самих же вас, Ростиславов, двое!

– Так я – Ростислав Володаревич, а братец мой двоюродный – Ростислав Василькович! А еще у Рюрика Ростиславича, старшего отцова брата, сын был тоже Ростислав. Да тот в монастырь подался, а то бы совсем беда! – засмеялся княжич.

– А меньшой Юрий, говорят, больше на Священное Писание налегает! – добавил Милюта, вспомнив отзывы Прямиславы.

– И то дело! – весело одобрил Ростислав. – В монастырь пойдет, глядишь, игуменом станет, как наш Ливерий, а то и епископом! Небось, сейчас уже больше молитв знает, чем ты, лоб здоровый! А, Звонята? – Он хлопнул товарища по плечу. – Помнишь, как мы с тобой первый псалом учили? Кормилец мой Крепибор Добровоевич, Звонятин то есть отец, нас двоих учил читать по Псалтыри, с первого псалма! – начал он тут же рассказывать Милюте. – Показывает буквы и долбит: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста…» А Звонята букв не разбирает, на слух запоминает. Так весь псалом и выучил. Как велят ему с самого начала читать – читает, что твой епископ. А раз ткнул ему отец в середину, там, где уже «яко древо, насажденное при исходищих вод», а он опять: «Блажен муж, иже не иде…» Так его и поймали!

– Да ну, отстань, придумываешь только! – смущенно отбивался Звонята.

Это был рослый, плечистый, круглолицый парень, не робевший ни в какой схватке и не боявшийся никакого дела. Вот только про успехи свои на ниве учения книжного он не любил вспоминать.

Отроки вокруг смеялись, хотя в большинстве уже знали эту повесть.

– Ой, монастырь, монастырь! – вздохнул Милюта. – Запрут нашу княжну опять в Апраксином, тогда ее оттуда не выцарапаешь! Теперь-то ее игуменья не выпустит, разве что самому Вячеславу отдаст!

– Надо будет – достанем хоть со дна морского! – Ростислав бодро похлопал воеводу по плечу. – Но пока, как мне думается, надо вслед за Вячеславом к Турову торопиться. Не съедят ее там, в монастыре, а вот ему наши копья пригодятся.

– Это верно… – Милюта кивнул, подавляя досаду.

Как ни мало ему хотелось возвращаться к своему князю, не выполнив поручения, он все же понимал, что две тысячи перемышльского войска Вячеславу сейчас нужнее. С этими копьями ему гораздо легче одолеть Юрия, а тогда уже вернуть дочь не составит сложности, где бы ее ни скрывали.

– На заре и поедем! – подбодрил его Ростислав. – Коня тебе дам хорошего, отцу Тургебек, родич матери, в подарок прислал. Для себя вел заводного, да с тобой поделюсь, для хорошего человека не жалко.

Милюта рад был принять его предложение, но наутро, хоть ему и казалось, что он чувствует себя хорошо, при первой же попытке сесть на коня весь мир вдруг резко опрокинулся влево, и он свалился на траву, как куль. Под сдержанные смешки отроков его подняли и посадили обратно, но воевода снова покачнулся и опять упал, теперь уже в предупредительно подставленные руки.

– Голову зашиб, сердешный! – пожалел его старый оружник, Некрутич. – Дня три-четыре полежать бы ему.

– Ну, оставайся-ка с ним пока! – решил Ростислав. – Ждать нам некогда. Бери Воронца и Сновида, втроем донесете его до той веси, что вчера проезжали. Устройте, велите ходить за ним, на-ко вот… – Княжич развязал кошель и вытряхнул на ладонь пару серебряных монеток. – С нами ему не ехать, так не бросать же человека в чистом поле. А как справитесь, так и догоняйте.

Милюта во время этого разговора сидел на траве, сжимая голову руками: ему не терпелось ехать за своим князем, но голова так кружилась, что он едва понимал, где небо, где земля. Ни верхом, ни пешком он передвигаться не имел сил, а стать обузой войску, идущему на помощь Вячеславу, старый воевода не мог себе позволить.

– Бог милостив, здоров еще будешь! – утешал его Некрутич, когда перемышльское войско тронулось в путь. – Ты тоже, боярин, не молоденький, повоевал на своем веку. Кто, говоришь, приложил-то тебя так?

* * *

Вскоре после полудня Ростислав с дружиной был уже перед Ивлянкой – к изумлению и ужасу всех его обитателей. Помня, что должен оберегать свою добычу как от отца, так и от мужа, сотник Мирон мог только схватиться за бесталанную голову: кони пасутся на лугу, спасаться бегством затруднительно, а сражаться двумя десятками мечей против двух тысяч – глупо. Положившись на Бога и на свое испытанное умение со всеми ладить, Мирон велел не закрывать ворота княжьего двора и даже сам встретил нежданных гостей перед крыльцом. Половецкая внешность ехавшего во главе ничего ему не сказала (как и женщинам, смотревшим из окошка терема), но русский облик остальных убедил в том, что это, по крайней мере, не набег поганых.