— Бей его каменями, чтоб пистолем не размахивал!

Кто-то метнул в Игната камень, который едва не угодил тому в голову. Брынцев поднял вверх руку и выстрелил в воздух. Затем направил ствол маузера в сторону того человека, который бросил в него камень…

Подоспевшие бойцы патруля стали протискиваться сквозь возбужденную толпу.

— Что здесь происходит? Какие черти в вас вселилися? — кричал их командир, рослый мужчина, размахивая наганом и расталкивая локтями скопище народа. — А ну расходитеся по-хорошему, пока не применили силу!

Видя, что вооруженные бойцы настроены не менее решительно, чем их командир, толпа стала редеть.

— Давно бы так, — бросил Игнат им вслед.

Подошедшему командиру патруля он протянул мандат. Но тот убрал револьвер в кобуру:

— А ты, товарищ Брынцев, знай, что я доложу о твоих действиях начальству!

— Поступай, как знаешь, — ухмыльнулся Игнат, и глаза его презрительно сузились.

Он повернулся спиной к командиру и, насвистывая что-то под нос, вошел в лавку, где его дожидался все еще бледный от пережитого волнения Аверьян.

— Очам своем не верю, — прошептал он, глядя на шурина с нескрываемым уважением. — Я ужо мыслил, все… разнесут меня вместе с лавкой в клочья.

— И разнесли бы, не проходи я мимо, — без ложной скромности заявил Игнат. — Щас люди, что волки лютые. Жрать нечево и церкви закрывают. Еще немного, и они от сектантов мокрова места не оставят. — Он посмотрел на Аверьяна и строго добавил: — Слухай, зятек, настает твой черед, об котором мы уговаривалися, помнишь?

— Не запамятовал ешо.

— Тогда мы уговаривались, что ты исполнишь все, что я ни попрошу, не так ли? Вот и хорошо, коли эдак! А давеча я в самый раз и шел к тебе, чтоб об обещании твоем зараз напомнить!

Аверьян оцепенел и окончательно пал духом, еле выговорив:

— Што я должен делать, Игнатка?

— Запри дверь.

— Но ты мне об семье моей ничаво…

— Все в порядке с ними, не сумлевайся. Дело сделаем и…

— Давай говори, што надо. Токо грех смертоубийства на душу не возьму, заранее упреждаю.

— А тебе энтова делать и не придется, кишка тонка. Айда-ка ближе, бери табурет, гони из лавки Ваську, а сам слухай да запоминай…

* * *

После того как она встретила Петра и согласилась жить с ним под одной крышей, жизнь с каждым днем все больше открывала перед Стешей свои радости. Она даже не представляла, как жила бы одна, с двумя детьми на шее в этом мире. Не помнила, как мучилась без мужика, не чувствуя его грубых ласк. Но сейчас муж ушел из ее сердца безвозвратно, и его место прочно занял Петр. Если бы Стешу разлучили с любимым, она, наверное, руки бы на себя наложила.

Теперь она счастлива. Петр чуть ли не пылинки с нее сдувает! Он внимательный, обходительный и покладистый. Правда, старше Аверьяна раза в два, но Стеша не замечает этого. Зато он только и знает, что хвалит ее.

— Радость ты моя! — говорит он, любуясь ею. — Нарадоваться не могу, што тебя встретил!..

Ей всегда хотелось любви, но родители, вопреки ее воле, сговорились с родителями Аверьяна и решили судьбы детей. После свадьбы она смирилась и научилась, как все казачки, трезво смотреть на жизнь. Стеша поняла, что едва ли сможет достигнуть своей мечты. Трудно было ей с нелюбимым мужем. Зато теперь ее жизнь изменилась как в сказке и бурлит, чуть ли не выплескиваясь через край. Месяцы и годы бок о бок с Аверьяном кажутся ей кошмарным сном.

Однако сейчас Стеша переживала за свое благополучие, сомневаясь в его устойчивости. Росло счастье, росло и сомнение в душе. Стеша никак не могла поверить, что все это происходит с ней, а не с другой женщиной. Она даже расстраивалась из-за пустяков, боясь, что Петр бросит ее и счастье рухнет в один момент, словно его никогда и не было.

— Не тужи без меня, я скоро, — предупредил он, уходя утром из избы. — Дня через три возвернусь…

В дверь постучали. Стеша встрепенулась.

— Хто там? Входи, не заперто! — крикнула она.

В избу вошла красивая девушка.

— Здеся проживает иногда Иван Ильич Сафронов? — спросила она. В ее голосе и взгляде было что-то странное, пугающее и даже отталкивающее.

— Нет, — ответила Стеша незваной гостье, и у нее почему-то задрожали руки от плохого предчувствия.

— Странно, а я видела, как он из этого дома частенько выходит, — оглядываясь кругом, сказала незнакомка.

— Нет. Здеся проживаю я с детьми и ешо Петр Евстафьевич Коновалов, — поспешила заверить гостью Стеша.

— А ты хто ему? Полюбовница али «сестра»?

— А тебе-то што с тово? — возмутилась Стеша, слегка поежившись под пристальным взглядом гостьи.

— Есть дело, — холодно хмыкнула та и, настраиваясь на боевой лад, подбоченилась. — А ты не бойся, не трону. Сейчас кое об чем посудачим и распростимся навсегда.

Стеша растерянно смотрела на незнакомку. Молода, хороша собой. Круглолица, глаза насмешливые — чернее переспелой черемухи.

— Я пришла сюда для того, чтобы объясниться по-доброму, — начала гостья. — Конечно, я могла бы подкараулить на улице и выцарапать твои зенки лубошные. Но так вот, с глазу на глаз, по-моему, мы лучше поймем друг дружку.

Стеша облизнула пересохшие губы. Волнение усиливалось.

— Будь по-твоему, ежели хошь, — прошептала она. — Теперь выкладывай все, с чем приперлася.

— Только будем серьезны, — предупредила девушка. — Я говорить пришла не потому, что язык чешется, а потому, что свое возвернуть хочу. Скажи, ты когда со своим полюбовником снюхаться успела?

— Ты што, белены объелась, курва полоумная? — закричала вне себя Стеша. — Ты што энто себе позволяешь?

— Садись, живо! — спокойно, но требовательно произнесла незнакомка. — Я к тебе не лаяться пожаловала, так что уймись и слушай.

Стеша смотрела на нее в упор, стиснув зубы, с горькой ненавистью. От напряжения ее лицо начало покрываться капельками пота:

— Скажи мне, што ты попуталася и не в ту избу нос свой сунула! — взмолилась она, еле сдерживаясь. — Ты не ко мне шла, так ведь?

— Не дождешься, — последовал ответ. — Я пришла сказать тебе, что живешь ты во грехе не с Петром Коноваловым, а с Иваном Ильичем Сафроновым!

Это было уже слишком. Стеша вскипела и забушевала.

— Ты што припорола ко мне, профура? — истерически закричала она. — Петю маво от меня отлучить? Может, сама на нево глаз положила?

Гостья покачала головой:

— Нет, я тебя, дуру, уберечь от несчастья пришла. Выслушаешь и поймешь, не пропадешь тогда. Но, а слухать и вразумлять не станешь, всю оставшуюся жизнь себя проклинать будешь!