– Нас приглашают отведать утренних яств, о мой прекрасный… Отцу не терпится узнать, почувствовала ли я тяжесть его гнева?

– Его гнева, звезда моей жизни? Чем же ты, нежная, как серна, и робкая, как лань, могла прогневить своего отца?

– Упрямством… Непослушанием… Своеволием…

– О Аллах!

– О да, мой муж. Ибо я не соглашалась выйти ни за одного из тех женихов, которых находил мне мой отец.

– Но ты же вышла замуж за меня!

– Потому что это ты, о мое сердце!

Бедр-ад-Дин рассмеялся. Но все же в душе осталась какая-то недоговоренность, и потому он стал все настойчивее расспрашивать Фариду.

– Но почему же ты не соглашалась выйти замуж?

И в этот миг Фарида стала такой, какой ее так не любил отец, – своенравной, решительной, упрямой.

– Пойми же, мой прекрасный муж, что я мечтала найти свою любовь. Отдать мужчине и душу, и тело, и страсть, и нежность… Все то, что могу дать человеку, которого полюблю. Так, как полюбила тебя.

– Но что же тут дурного, о капелька росы?

Бедр-ад-Дин любовался горящими глазами жены, нежным румянцем, что зажегся на щеках, когда Фарида начала говорить.

– Потому что отец считал, что я должна выйти замуж за того, кто покажется ему, а не мне, достойной парой и достойным человеком. Но разгневался он на меня за то, что я отвергла отвратительные ухаживания сына наместника. Самир совсем мальчишка, притом еще и безумный. Вбил себе в голову, что я могу обрести счастье только в его объятиях. Бродит по дворцу отца, сочиняет стихи…

– Я знаю, о ком ты говоришь… Но мне этот юноша вовсе не показался безумным. Скорее, он одержим страстью к тебе… Но я не вижу в этом ничего дурного – он же влюблен.

– О мой муж, мне не хочется больше говорить об этом мальчишке. Важно лишь то, что из-за него разгорелся страшный скандал. Отец, разгневавшись на меня, решил, что я стану женой того, кто первым переступит порог нашего дома, пусть это будет даже вор.

– О Аллах милосердный…

– И потому я не ждала ничего хорошего. Каково же было мое счастье, когда я увидела тебя, о лучший из мужчин…

Бедр-ад-Дин невесело усмехнулся.

– Пока что я лучший из мужчин лишь для тебя и лишь от заката до восхода. Ибо никто не поверит, что ты любишь уродливого горбуна.

– Я знаю истину. И мне не хочется сейчас думать, кто и во что верит.

Фарида потянулась к мужу и, взъерошив рукой волосы, поцеловала его жарко и страстно.

– Пойдем же, о мой муж и повелитель. Нас ждут. И я, клянусь тебе своей любовью, смогу очень удивить отца.

Фарида сдержала слово. Ибо ей удалось удивить не только отца, но и самого Бедр-ад-Дина.

Едва войдя в зал, где с суровым лицом сидел визирь Салах, Фарида бросилась к его ногам со словами:

– Да будет над тобой милость Аллаха, о мой добрый и щедрый отец! Благодарю тебя и молю о долгих годах спокойствия и процветания.

Салах ожидал всего, чего угодно, но только не таких пылких благодарностей. Но лесть всегда была беспощадным ядом. Она и сейчас подействовала мгновенно.

– Встань же, добрая дочь моя! За что же ты так благодаришь меня?

– Я целую землю у твоих ног, о мой добрый отец, за то, что я стала женой лучшего из мужчин!

Салах озадаченно посмотрел на дочь, а потом настороженно взглянул на Бедр-ад-Дина. В его взгляде без труда читался вопрос: «Чем же ты так быстро пленил эту строптивицу, урод?»

Но юноша предпочел отдать первую роль своей жене. Та же продолжила:

– Ибо в этом человеке сосредоточены все достоинства мира. Ибо только его я видела в своих снах и мечтала лишь о нем.

– Я безмерно рад, о моя почтительная дочь, что мне удалось осчастливить тебя… – И тут все же Салах не сдержал любопытства. – Но, Аллах милосердный, я не понимаю, как этому… человеку удалось так быстро пленить твое суровое сердце?

– Ты хотел сказать, отец, «этому уродливому человеку»? – О, как много было сейчас яда в голосе Фариды. Если бы Салах был чуть проницательнее, он бы испугался. Но увы, визирь был умен, но высокомерен, и потому не услышал ничего.

– О нет, дочь моя, я хотел сказать «этому незнакомому человеку».

– Ах, отец… Этот человек вовсе не незнакомец. Более того, он наш родственник.

– О Аллах, родственник…

– Увы, почтенный визирь, – ответил Бедр-ад-Дин, стараясь не обращать внимания на гадливую гримасу на лице своего дяди. – Родственник. Вот этот клинок должен тебе рассказать обо мне все.

И юноша показал Салаху кинжал, который ему отдала мать в минуты сборов.

И вновь вызолоченный узор у рукояти сверкнул хищным блеском, вновь заиграли самоцветы навершия в лучах солнца.

Визирь Салах с благоговением принял кинжал из рук Бедр-ад-Дина, приложил его сначала к груди, а потом и ко лбу. В точности так, как это сделала на прощание Джамиля.

– Да продлит Аллах милосердный твои годы, о мой далекий брат, где бы ты ни был…

И потом продолжил совсем другим тоном:

– Откуда у тебя этот клинок, вор? Как могла наша семейная драгоценность попасть к тебе? Отвечай честно, ибо я готов призвать стражников!

– Не торопись звать стражей порядка, визирь. Выслушай сначала меня… А потом реши, хочешь ли ты выставить себя на посмешище…

– Да как ты смеешь, червяк?

– Отец! – закричала Фарида. – Не смей кричать на моего мужа! Иначе ты узнаешь, на что способна женщина в гневе!

– Да это просто заговор… – обессиленно осел на подушки Салах. – Говори, пришелец, я буду молчать.

– Благодарю, о Салах. Итак, зовут меня Бедр-ад-Дин. Так звали деда моего отца. Я сын твоего, суровый визирь, брата Рашида, который стал визирем при дворе Темира Благородного, властителя страны Ал-Лат, да хранит ее вечно Аллах милосердный.

– Ты лжешь, урод… Ты стар, как камни моего дворца, а сыну моего брата не может быть больше двадцати лет.

– О да, глупый Салах, я лишь кажусь старцем, уродливым горбуном. Но я говорю чистую правду. Ибо знаю, что произошло между тобой и моим отцом в тот день, когда каждому из вас исполнилось по семнадцать лет и семнадцать дней…

И вот только сейчас визирь поверил словам Бедр-ад-Дина. Упоминание о давней ссоре подействовало куда лучше, чем драгоценный кинжал.

– Мальчик мой, племянник! Какое счастье, что Аллах милосердный послал тебя к моему порогу…