Пиршество, одним словом, закончилось… Морякам после этого стало явно не по себе. Хотелось изрыгнуть вонючее месиво, но они стойко держались. Ибо выбора другого у товарищей не было. Эдгар же и капитан находились на грани рыдания.

А чародей, тем временем, уже был у гранитного камня. И поставив руку на символ Аментриса, закрыв глаза, шептал заклинание. И земля вновь затряслась, и люди затрепетали под этим воздействием! Кровавый знак на лбах Карла и Стейта засветился ярким лучом и вдруг вспыхнул сияющим пламенем! От ужаса смельчаки едва не лишились ума. Да и как еще реагировать, когда горишь, в общем-то, заживо!

Как внезапно, Гермидан вскричал, что есть силы: «Somos granotrium!». И все вмиг прекратилось – словно и не начиналось. На лбах лекаря и оснейца не было ничего: ни ожога, ни мрачного знака. Они были чисты абсолютно, и даже морщины куда-то исчезли. Это и значило обновление, воспроизводство. Сподвижники будто заново родились. На коже не оказалось не единой царапины. Мизинец Стейта и голень эскулапа… восстановились!

Организмы переполнились энергией. И чувствовали люди себя не так, как раньше – по-другому. Но пока счастливчики не осознавали, что же произошло. Осознавали только полное отсутствие страха и небывалую мощь во всем своем теле!

– А сейчас подошел твой черед, старик! – обращаясь к Нолту, взял с алтаря аскуру некромант.

Командор схватил чернокнижника за грудки.

– Видать, другого выхода уже нет и ты не отстанешь! Тогда приму сей удел!.. Но знай, колдун! Не ведаю, что замышляешь, но если с сыном и со мной что случится… Впрочем, делай, что должен делать – я вроде пожил. Единственное, что прошу: помоги людям, и береги, подлый, Эдгара!

– В этом-то могу поручиться, морской волк! – сбросил длани чародей. – Да, удел твой – стать жертвою! И кого называешь сыном, примет плоть дорогого отца! Лишь любящее сердце разбудит в нем силы «ключа». И лишь Нолт должен это сделать, потому что здесь рок и судьба! Собственная рука больше не принадлежит ему, а принадлежит вьюноше! И отныне, он будет над ней властелином!

Маг приказал капитану положить левую руку на алтарь. Прозвучали те же канонические требования, что и к Стейту, и к Карлу. То есть, при удалении кисти, не должно возникнуть ни единого стона и крика. И понятно, удалять ее будут без каких-либо обезболивающих снадобий.

Пила-аскура была приготовлена к страшному назначению. За одну рукоять в форме черепа, взялся «кудесник»; за другую, по приказу – врачеватель.

Но самым ужасным стало то, что некромант заставил Эдгара давить сверху на лезвие! Сие было необходимо, чтобы процесс отрезания-отпиливания проходил без сучка и задоринки!..

Опираясь на плечо помощника-оснейца, мореход сделал глубокий выдох. А затем вложил в рот короткую палочку, стиснув ее скрежещущими зубами. Однако это еще не давало гарантии, что старик не застонет. Потом он закрыл влажные от слез отчаянья глаза. Маг перетянул конечность жгутом…

И лютая, безумная пытка началась. Боль была непереносимой, зверской! Изо рта командора лилась алая кровь. До такой степени чел сжимал вложенное в зубы дерево. Лицо побагровело, по щекам текли горячие слезы. Сын смотрел в глаза отца, помутившиеся от чудовищного шока. Пытался поддержать его взглядом – но, видно этим было невозможно помочь.

Пурпур брызгал из стороны в сторону. Мелкие куски плоти отлетали от пилы. Обнажилась белая кость. Скрежет металла по ней, оказался самым нестерпимым.

Нолт побледнел, как мертвец. Муки превзошли все ожидания. Но не издал не единого стона. Мужество жило бессознательно. Все стало вокруг окровавленным. Чтобы не видеть судорог, Эдгар нажал на аскуру. Кость отпилили, упала кисть на алтарь. Тело капитана обмякло: он уже был без сознания…

Кошмар на кладбище

Как выяснилось – старика звали Афанасий. А до знакомства он поздоровался с ними по-древнерусски. Малену вспомнил, что старославянский язык отличается от разговорного. То есть, является сугубо литературным. Восходит к Кириллу и Мефодию, переводившим библейские и литургические тексты. Переводивших с целью адаптировать их, вначале, к диалекту княжества Великой Моравии. Тогда, в IX столетии, славянские языки мало различались. Основой новоявленной речи стал один из говоров южных народов – солунский.

Парень знал украинский, немного польский, естественно, русский язык. И тем не менее, было довольно трудно понять то, что сообщали собеседники. Нина же, в отличие от Евгения, почему-то схватывала все на лету. Словно, в свое время, жила в этих местах, в Червонограде, в XI веке!

Бабку звали по-старинному, Анастасия. Она собрала на стол, на котором оказались ржаной хлеб, похлебка, рыба и лук. Были также квашеная капуста, гречневая каша и квас. Молодежь пригласили поесть, но скоромная, постная пища без соли не пришлась им по вкусу. «Друзей» не покидало впечатление, что оказались в русском Средневековье. Странно… Какие-то необычные стариканы! Взгляды у них были отстраненными, неживыми. И даже двигались человеки как, вроде, серые тени.

Романтик открыл сумку, где была припасена еда. Они с подружкою купили сервелат, печенье, сникерсы и кока-колу. Лежали еще бананы, хлеб и соль, а также помидоры. Все это молодые люди предложили бабке и деду.

Те взглянули на угощение без интереса и отказались. Малену обратил внимание, что перед трапезой хозяева не крестились. И вообще, икона с Христом, казалось, здесь была абсолютно излишней. Напоминая этакую бесполезную бутафорию, которая имела значение постольку поскольку.

Ничто не напоминало в мазанке о грядущем Рождестве. В «хате» холодно, сумрачно и довольно-таки жутко. Парень сто раз пожалел, что остался на ночлег в нехорошем, призрачном месте. Не в пример ему, барышня вела себя, на удивление живо, что могло означать, что в деревне у кладбища, ей вероятно, очень комфортно.

«Еще, черт, умудрились на похороны попасть! – злился Евгений. – Час от часу не легче! Какой тут может быть праздник, когда вокруг старичье, да плюс, свежевырытая могила под боком! Нет, положительно, в доме как-то уродливо, стремно! Завтра же утром сваливать надо отсюда, и лучше быстрее!».

Представив, как сейчас в городе весело и чудесно, товарищ серьезно затосковал. Взрослые и ребятня – ряженые – ходят по домам, распевают песни, шутят, колядуют! А в этой дыре беспросветной… Словом, влипли в глупейшее положение! И теперь, сиди при свете лучины, и «радуйся» горю!

– Дед, может быть, очаг ваш растопим, а то холодновато уже!

Тот в домотканой рубахе, видно, и не мерз абсолютно. Но взял кучу хвороста у порога и вскоре в помещении, завоняло удушливым дымом. Бабка открыла двери немного, и стало непонятно: то ли «горница» нагревается постепенно, то ли постепенно все-таки охлаждается.

Время тянулось медленно, однако подошел незаметно одиннадцатый час. Усталость, наконец, стала одолевать путешественников. Малену начал зевать, да и дамочка, похоже, захотела в постель. Сегодня они много походили на свежем воздухе, вот и потянуло ко сну. Старики, тоже приступили укладываться на топчане. Но до этого хозяйка приготовила в смежной комнатушке некое подобие лежака. Туда-то и отправились молодые, почивать-ночевать.