— Давай, Мина, бога ради, поторапливайся! — повторяла Анжелина, похлопывая животное по бокам.

Низ живота и поясницу пронзила острая боль. Молодая женщина, охваченная тревогой, замерла. От страха она широко открыла свои фиалковые глаза, похожие на эти нежные маленькие цветочки, покрывающие в апреле склоны гор. Мать Анжелины, Адриена, восхищалась столь редким цветом глаз дочери, доставшемся той в наследство от далекой родственницы, прабабки Дезирады.

— Я могла бы назвать тебя Виолеттой, — говорила она, — но отец захотел, чтобы ты была Анжелиной. Я уважила его желание. Хорошему мужу ни в чем нельзя отказывать.

Вот уже год, как Адриена Лубе покоилась на кладбище Сен-Лизье. Этот славный городок раскинулся на холме, возвышающемся над Сала — большой рекой, серебристые воды которой текли в сторону равнины. Когда начинал таять снег, река вспучивалась, по ней ходили высокие волны.

— Мама, если бы ты была здесь, рядом со мной! — громко простонала Анжелина. — Конечно, ты пожурила бы меня. Возможно, тебе было бы стыдно за меня, но я могла бы рассчитывать на твою доброту и помощь.

Подгоняемая сильными порывами ветра, ослица затрусила быстрее. Анжелина, которую бросало из стороны в сторону, вцепилась в гриву животного.

— Наконец-то, Мина! Как я хочу побыстрее оказаться на месте!

На крупе ослицы покачивался объемистый тюк. Молодая женщина все предусмотрела. Сейчас она сгорала от нетерпения. Надо было быстрее проехать через ущелье и долину Масса и оказаться в укромном месте, вдали от любопытных глаз.

— Мама, ты часто говорила: «Великое дело женщин». Когда я была маленькой, меня это интриговало. А папа улыбался… Я тогда не понимала, но сегодня пришел мой черед…

В разрывах облаков появился кусок неба цвета топаза. Белесые скалы раздвинулись, показались угловатые хребты массива Трех Сеньоров.

— Мужайся! — сказала себе Анжелина.

Она покинула Сен-Лизье три часа назад и все это время призывала себя к мужеству, однако самое трудное было еще впереди. Девушка вспомнила, как пришла в сапожную мастерскую своего отца. Одетая в тяжелый плащ из коричневого сукна, она старалась держаться прямо.

— Папа, я вернусь послезавтра. Я обещала кузине Леа помочь подготовить приданое и не могу отказать ей.

— Иди, дочь моя, — ответил Огюстен Лубе, склонившись над кожаным сапогом, к которому прибивал металлическую набойку.

После смерти матери Анжелина все чаще называла его «папой». Охваченная желанием показать всю свою нежность, она даже поцеловала его в щеку. Этот порывистый жест вызвал улыбку у мужчины, еще носившего траур.

— Что-то ты сегодня очень ласковая, малышка моя! — удивился сапожник.

Анжелина улыбнулась, хотя в этот самый момент ее живот пронзила резкая боль. Уже в третий раз. Как только появились причины для беспокойства, Анжелина сразу же собрала все необходимое. Взобравшись на спину старой ослицы Мины, она покинула отчий дом.

«Я была вынуждена лгать тебе, папа, скрывая, в каком положении оказалась. Но я никогда не замараю нашего имени, никогда не причиню тебе зла», — мысленно разговаривала с отцом молодая женщина, поворачивая ослицу на новую, поросшую травой дорогу, которая шла вдоль каменной стены. Затем Анжелина свернула на крутую тропинку, поднимавшуюся на скалу Кер — известковый массив в этом краю светлого гранита. Что только ни рассказывали об этой скале! Старожилы долины утверждали, что в давние времена в пещере, расположенной внутри огромной скалы, жили люди и оставили на стенах таинственные рисунки. Десять лет назад некий Гарригу, археолог из Тулузы, действительно обнаружил камень с изображением медведя[1]. На плато Кера священники-отступники, не признававшие официальную Церковь, хоронили своих умерших по ночам, тайно, при свете факелов, и люди, жившие в округе, крестились, завидев свет высоко в горах.

Конечно, юная Анжелина знала обо всем этом. Она и рассчитывала, что в этих местах, пользующихся столь зловещей славой, ее никто не побеспокоит.

— Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, защити меня! — тихо просила Анжелина.

Боль появилась вновь, сначала тупая, потом вдруг острая, режущая. «Работа» началась. Тряска на спине ослицы ускорила схватки. Анжелина стиснула зубы. Она думала о предстоящих страданиях, полагая, что они будут еще более мучительными, может, даже невыносимыми.

«Мать не хотела рассказывать мне о муках, которые испытывают женщины, даруя ребенку жизнь, — говорила себе молодая женщина. — А ведь она сама родила троих детей!»

Из них в живых осталась только Анжелина. Своих братьев, Жерома и Клода, она знала лишь по именам. Их унес круп, как утверждал доктор.

Анжелина въехала в пещеру — огромную полукруглую выемку, дно которой было устлано сухими листьями, галькой и песком. Тут же валялись обломки деревьев. Она осторожно слезла со спины Мины и привязала животное к кусту.

— Стой спокойно, Мина! — сказала Анжелина. — Ты получишь свою порцию овса, но чуть позже.

С этими словами женщина достала из битком набитого тюка кусок шерстяной ткани и постелила его на землю. Затем она выложила трут и какие-то предметы, завернутые в чистые полотенца.

— Ножницы, спирт, эфир, полотенце! — бормотала Анжелина.

Затем она подожгла клочок бумаги. Пламя тут же охватило сухие дубовые листья, мох и хворост. Огонь разгорелся быстро, осветив золотистым светом темные стены грота. Анжелина улыбнулась, подбросила в костер несколько веток и стала развязывать накидку.

— Наконец-то я могу снять корсет и бандаж! — воскликнула она.

Ценой огромных усилий Анжелина скрывала ото всех свою беременность. Будучи умелой портнихой, она сшила два просторных халата из цветастой ткани. С конца лета, когда в доме стало свежо, она носила капот свободного покроя, скрывавший тогда еще небольшой живот. Но два последних месяца были для Анжелины настоящей пыткой. Каждый день ей приходилось надевать корсет и тканевый бандаж, туго сжимавшие живот. Сейчас она с наслаждением сбросила с себя эти оковы и облачилась в длинную белую рубашку с плиссированным воротником. Желая иметь полную свободу действий, она заплела в косу свои роскошные, цвета меда волосы, волнами ниспадавшие на плечи. Они были ее украшением, ее гордостью, и Анжелина с сожалением носила ситцевый чепец, непременный атрибут всех порядочных женщин.

Оказавшись в пещере в ночной рубашке да еще в такой час, когда семьи садились за стол перед дымящимися тарелками супа, Анжелина испытывала странные чувства.

— Возможно, я сумасшедшая, зато никто не покажет на меня пальцем, никто ничего не узнает, — вполголоса уговаривала она себя.

Молочно-белая кожа Анжелины порозовела от жаркого огня. Не жалуясь на свою судьбу, она вытащила из другого мешка цинковый таз и бидон с водой. Она делала все то, что привыкла делать на протяжении нескольких месяцев, когда помогала своей матери. Адриена Лубе была лучшей повитухой края. Ее приглашали не только на удаленные хутора, где за труды вознаграждали курицей или корзиной яиц, но и в дома зажиточных горожан. Там она получала серебряные монеты, а порой и какую-нибудь драгоценность, статуэтку, настольные часы или посуду. За годы этих предметов собралось много, благодаря чему в доме Лубе была приличная обстановка, вызывавшая зависть соседей.