сыновья. И в станичном правлении посоветовали женить Федора на богатой. Так и сделали. Оказался он в «приймаках» у зажиточного казака Алексея Гордеева с соседнего хутора Большого. Тесть отделил Федора с молодой женой, единственной своей дочерью Анфисой. Те начали хозяйствовать, родилась маленькая Лизонька…

Ничем не примечательный и вроде даже благополучный путь простого казака.

Подтелкову шел двадцать первый год, когда в 1906 г. под влиянием революционной борьбы рабочих и крестьян поднялись волнения в станицах Усть-Медведицкого округа. Казаки отказывались нести полицейскую службу, требовали вернуть домой призванных новобранцев. Через четыре года вспыхнули крупные волнения во время майских лагерных сборов в Хоперском и Усть-Медведицком округах. Возмущение было вызвано тяжелой, бессмысленной строевой муштрой, произволом и злоупотреблениями офицеров. Казаки настаивали на немедленной уплате им жалованья за время летних лагерей и отправке домой.

— Трава посохла, — говорили они, — а косить ее некому, хлеб едят суслики, а бороться с этим злом некому…

На усмирение бунтовщиков были посланы пехотные части. То были зарницы пробуждающегося протеста. Но на хутора доходили лишь неясные слухи о случившемся, и жизнь текла по-прежнему.

В 1912 г. тесть по всем правилам снарядил Федора Григорьевича на службу. Стоило это недешево. Нужно было справить за свой счет обмундирование, строевого коня, шашку и пику. Только за коня пришлось отдать больше двухсот рублей — сумму, почти равную годовой заработной плате рабочего того времени. Даже для такого в общем «крепкого» казака, каким был отец Анфисы, «справа» зятя заметно сказалась на бюджете семьи. Что же говорить о бедноте, которая, отправляя сыновей на царскую службу, вынуждена была обращаться за ссудой к станичным обществам, становясь на долгие годы их должниками. Казачья гордость и вековые традиции не позволяли самому последнему бедняку явиться на царскую службу с плохой «справой».

С отличным строевым конем, в ладно сшитом мундире явился Федор на призывной пункт. Увидев рослого, плечистого богатыря, комиссия единодушно определила — в гвардию! Федору дали шестимесячный отпуск, чтобы отрастить бороду и чуб — непременные атрибуты лейб-гвардейцев.

Служить Подтелков стал в 6-й лейб-гвардии артиллерийской казачьей батарее, расквартированной в Павловске, близ Петербурга. У батареи было славное боевое прошлое. Во время последней турецкой кампании казаки-артиллеристы, действуя в составе гвардейского корпуса, храбро сражались у Горного Дубняка, участвовали в переходе через Балканы. В мирное время лейб-гвардейцы несли охрану Зимнего дворца. Сам царь считался шефом батареи. В этом проявлялось монаршее благоволение донцам, в которых видели верную опору трона.

Служить, однако, было нелегко. Ежедневная строевая муштра, бесконечные «высочайшие» смотры и парады с изнурительной многочасовой подготовкой к ним, мелочные придирки начальства по поводу плохо начищенной пуговицы на мундире изматывали казаков, отупляли их сознание. Федор выказывал завидную выдержку и ясность ума в душной казарменной обстановке. Молодость и недюжинная сила брали свое. Став вскоре взводным урядником, смекалистый казак начал готовиться к поступлению на офицерские курсы.

Ввиду нехватки командных кадров в казачьих войсках правительство разрешало, хотя и в очень скромных масштабах, пополнять офицерский корпус за счет рядовых. При этом предполагалось, конечно, что они будут такими же преданными слугами режима, как и казачье дворянство. Но не всегда так получалось…

Тяжело 26-летнему хуторскому парню давалось учение в дивизионной школе. Скрепя сердце, терпел он насмешки, издевательские замечания господ офицеров «белой кости». То был один из первых жизненных уроков выходцу из народа. Ему дали явственно почувствовать пропасть, отделяющую рядового казака от лиц «благородного» звания. Ответом стала поднимающаяся в сердце Подтелкова ненависть к миру угнетения и унижения человеческого достоинства.

Путь Михаила Кривошлыкова к борьбе с этим миром несправедливости и насилия был не совсем обычным для сына казака-бедняка. Он рос тихим, застенчивым. Не чаявший души во внуке, дед, сам неграмотный, но каким-то образом заучивший евангельские тексты, рассказывал маленькому Мише легенду о сыне божьем. Религиозные догматы запали в душу мальчика. И еще Михаил пристрастился к чтению. В хуторской школе, а потом в двухклассном станичном училище занимался с большой охотой, получал похвальные листы. Дед бережно хранил их в сундуке и при случае с гордостью показывал гостям. К сожалению, листы эти, как и школьный дневник Михаила, тетрадки с его стихами и другие документы, переданные семьей Кривошлыкова в архив станицы Вешенской в 1920 г., погибли во время налета белобандитов.

Директор Еланского станичного училища, образованный и чуткий педагог Степан Устинович Правдин не раз повторял: оторвать мальчика от книг — преступление. Он уговаривал Василия Ивановича Кривошлыкова позволить сыну учиться дальше.

— Да как же я его содержать стану? — сокрушался Кривошлыков-старший.

Правдин сам вызвался помочь Мише поступить в недавно открытое в Новочеркасске Донское сельскохозяйственное училище, где имелось десять казенных стипендий для детей казаков[1].

Все лето 1909 г. Михаил готовился к экзаменам. В Новочеркасск поехали втроем — юношу сопровождали отец и Правдин. На экзаменах Кривошлыков покорил попечителя и членов комиссии своими знаниями и сообразительностью. Среди немногих он был зачислен в училище с содержанием на казенный счет.

Шесть лет провел Михаил в его стенах. Занятия проходили сначала в тесных комнатах арендованного училищем здания в городе, а затем в новых корпусах, построенных в Персиановке, близ Новочеркасска, на опытном поле.

Первое время, оказавшись в новой, совершенно незнакомой обстановке, угловатый юноша с дальнего хутора чувствовал себя очень неуверенно. Большие классы, множество преподавателей, ученость сокурсников, в основном городских жителей с высокой общей подготовкой и отменными манерами, — все это буквально подавляло его. Но довольно скоро Кривошлыков освоился. И ранее отличавшийся прилежанием, Михаил, чтобы не отстать от товарищей, просиживал над книгами ночи напролет. Старательно изучал специальные дисциплины, физику, химию. Их вели опытные преподаватели. Интересовали его лекции по ботанике и зоологии талантливого педагога Перовнцева.

Знакомство с естественными науками поколебало, а потом и вовсе развеяло наивные, с детства привитые представления об окружающем мире, явилось толчком к серьезным размышлениям.

На летние каникулы Михаил неизменно приезжал в родной хутор, утопавший в зарослях камыша. Будущий агроном щедро делился приобретенными знаниями с хуторянами. Советовал, как поднимать пары, сеять озимые. Увлекался садоводством, вместе с дедом сажал на усадьбе фруктовые деревья. Держался Михаил с казаками запросто, по воскресеньям читал им вслух газеты, иным по их просьбе составлял жалобы, прошения…

В годы учения в Персиановке сформировались у Кривошлыкова те черты беззаветного поборника справедливости и свободолюбца, которые привели его в лагерь революции. Большое значение имели при этом занятия самообразованием, чтение литературы. «Рационализм и критическое отношение к существующему строю вещей, — писал позднее один из сокурсников Михаила, — укреплялись чтением Златовратского, Добролюбова, Чернышевского, Писарева, Короленко, Михайловского, Рубакина, Морозова и Кропоткина…»[2]

Становлению революционных убеждений способствовала