В основном потому, что их заглушал шум моря и звук от огромного, как у знакомых всем пароходов, колеса из лопастей, которое вращалось благодаря потоком магии, что витали вокруг. Оно работало в какой-то степени практически так же, как големы — волшебство проходило через рубиновые стержни, и махина крутилась, заставляя корабль плыть вперед.

Самое главное, что потоки магии никуда не могли деться, а поэтому и само судно не могло внезапно застрять посреди моря. Магия была повсюду, лилась весенними ручьями и тянулась нитями…

И, если бы выдался шанс уцепиться за одну из этих ниток, то она бы послужила дорогой из желтого кирпича, что вела бы далеко не к Изумрудному Городу.

Вела бы она к точке в океане, которая, казалось, находилась в расфокусе. Но чем ближе вы приближались к ней, ухватившись за поток магии, тем громче пели философы, и тем четче становилось изображение, словно кто-то наконец-то настроил огромную небесную камеру.

Платз стоял на корме, сняв шляпу. Блондинистые волосы, хоть и были уложены, все равно плясали на ветру летящими из-под рубанка щепками. Воображаемая дорога из желтого кирпича вела не к Гудвину, а к «как бы мэру», но все такому же великому и ужасному. Только вот у Платза была своя тропинка, вымощенная несбывшейся мечтой.

И компасом на этом пути были гомункулы.

Они носились по палубе из стороны в сторону, как ищейки, и вынюхивали магический след, который никогда не врал. Эти существа претерпевали постоянные метаморфозы, ведь состояли из розоватой жидкости, напоминающей клюквенный кисель. Они не имели четкой формы, их большие, выпученные глаза, похожие на шарики для пинг-понга, постоянно оказывались то чуть выше, то чуть ниже положенного. Только вот шарики эти словно были сделаны из сыра, который то плавился, то застывал. В принципе, как и все тело тварей.

Платз стоял поодаль от этих существ, немного остерегаясь их — это была не столько боязнь, сколько некая форма отвращения.

Солнце превратило золотой костюм в сверхновую, грозившеюся вот-вот взорваться.

Кучка гомункулов, все, как один, ринулась к правому борту, и рулевой крутанул штурвал.

Платз чуть сильнее оперся о трость, поправил темные очочки и оглянулся. Он не был моряком и не понимал ничего в морских течениях, не мог ориентироваться по звездам, которые, собственно, спрятались до следующей ночи и улеглись спать в свои, наверняка, двухэтажные кровати. Но «как бы мэр» догадывался, куда в конце концов его приведет дорога.

Пункт назначения обещал быть невероятно интересным.

Магия монтажа вновь вступает в дело, и картинка с Платзом растворяется, уступая место предыдущей.

Ромио, внезапно почувствовавший себя легче, стоял на палубе и что-то делал со своим лицом. Лолли подкралась сзади, как очень опытный убийца.

— И чем ты тут занимаешься? — девушка попыталась заглянуть через плечо «неместного».

— Как что, мажусь кремом… — повернулся тот. Перед Лолли предстало нечто, что, по-хорошему, должно было быть лицом Ромио, но вот только напоминало скорее ритуальную маску какого-то древнего народа. Для максимальной стереотипности — и близости с природой — не хватало, разве что, огурцов на глазах.

— Ты сдурел?! Тебя же только что от него тошнило!

— Но ведь сейчас все прошло, и я чувствую себя намного…

Ромио прикрыл руками рот и метнулся к бортику так резко, как только мог, вновь замерев над морем знаком вопроса. Романтик постоянно ходил по полю из грабель и раз за разом наступал на них, получая по голове. При этом, на каждой ручке этого потрясающего садового инструмента, которая набивала шишки Ромио, была табличка с красной надписью «Остановись!», но «неместный» продолжал идти вперед, все получая и получая по башке.

Внутренний мир высвободился наружу, и легкость наполнила все нутро романтика.

— Мне кажется, его стоит запереть где-нибудь и отобрать этот крем, чтобы наверняка, — вздохнул Инфион, который наконец-то отвлекся от созерцания морских просторов.

— Может и так, — пожала плечами Лолли. — Кстати, ты где был? Только о тебе недавно говорили…

— Не поверишь, но я был на этом корабле.

— Ха-ха, очень смешно.

— Мне напомнить, из-за кого мы оказались здесь, а? — Инфион нахмурил брови. К слову, это не пугало — так же, как не пугают нахмуренные бровки пушистого, большеглазого котика.

— Из-за твоей неуклюжести, — девушка произвела метафорический удар прямо по печени. Где-то в районе печени, кстати, находилось и самооценка, а удар был утяжелён кастетом.

— Не отрицаю, — повержено вздохнул волшебник и поправил волосы, которые хаотично метались на ветру. — Но вся эта череда началась из-за вас.

— Ты не думаешь, что поздно спорить, кто прав, а кто виноват? Ну, пару недель, максимум месяцев, поживем в другом месте — а там все утрясется.

— Ладно, может, ты и права. Но что-то мне подсказывает…

— Кстати, а куда мы направляемся? — Ромио вернул себе дар речи, а вот естественный цвет кожи плелся где-то позади.

Инфион и Лолли переглянулись, и мысли их столкнулись, как тектонические плиты, вызвав ментальное землетрясение. Землетрясение это пошатнуло уверенность в умственных способностях Ромио, который, похоже, совсем забыл, что никто из троицы не имел представления, куда шел корабль.

По крайне мере, никто не знал наверняка. Но интуиция — штука страшная.

— Если ты забыл, то напомню, что мы сели на случайный корабль, — вздохнула девушка, наблюдая, как краски жизни вновь наполняют лицо «неместного».

— Но, — осекся вдруг Инфион, — судя по тому, что значительно похолодало, мы плывем куда-то на север.

— Насколько на север? — воодушевился Ромио.

— Я похож на компас? — волшебник подошел к бортику. — Но интуиция мне подсказывает, что движемся мы куда-то в сторону Сердца Мира.

Златногорск, да что там, просто берег, уже давно утонул за линией горизонта, и вокруг не осталось ничего, кроме воды, в которой мерцало отражение работника Бурта. Ветер с каждой минутой становился холоднее — из жаркого, нагретого солнцем, он превращался словно в усталый, остывший и побывавший в холодильнике.

Любая птица, попавшая в эти воздушные потоки, сказала бы, что Инфион прав в последнем своем высказывании. Если бы, конечно, умела говорить.

Но люди вовсе не птицы, и для подтверждения слов волшебника потребовались бы какие-то слишком неопровержимые улики.

Прибрежных скал, в принципе, будет достаточно.

В отражении, которое кривлялось, как внутренний Хайд, ищущий путь наружу, пробивалось что-то еще. Сперва, черные штрихи на воде вызывали изумление, но потом картина прояснилась. В основном, благодаря словам Лолли:

— Похоже, интуиция тебя не подвела… Береговая спираль, надо же. Видела ее только на открытках.