Сегодня он целился в косматые головы сразу, не раздумывая. Собаки сдерживали тварей, отвлекая на себя. В этот раз он управился быстро. «Уроды, — бормочет Вик. — Знать бы, кто вас сделал… Откуда вы прётесь, изувеченные троглодиты? Что вы здесь забыли?»

Идти нелегко, Ларсен тяжело дышит, проваливаясь в снег по колено. Свет фонаря прыгает по бороздам, проложенным массивными пришельцами, по следам собак, по черным пятнам крови. Виктор мог бы вернуться, надеть снегоступы, даже оседлать снегоход, но некогда. Если из Червоточины, пока она не закрылась, вылезут еще твари, он должен прихлопнуть их сразу, пока не очухались. Да и идти недалеко.

В полукилометре от дома Виктор добирается до широкой расщелины в скальном выступе. Камни здесь черны и голы, кусты и деревья не могут зацепиться на них корнями. Летом валуны покрыты неряшливыми пятнами лишайника, сквозь расселину стекает ручей, образуя небольшой водопад. Сейчас все заметено снегом. В воздухе бледно мерцает овальная завеса. Перед ней едва угадывается фигура прозрачного человека.

Червоточина.

Ларсен стреляет от живота, не целясь. Картечь пролетает сквозь прозрачного, не причиняя ему вреда. Прозрачных нельзя убить — во всяком случае, Торвик никогда не видел ни одного мертвого прозрачного. Призрак исчезает, через несколько секунд Червоточина истаивает во мраке.

«На сегодня довольно», — шепчет Виктор, не спеша хромая к дому. На перилах глазастыми пеньками сидят две большие белые совы, вокруг лежит десяток огромных собак, зализывающих раны. У некоторых из них не хватает конечностей, но кровь не течет. Армия Ларсена потеряла больше половины. «Этих, — показывает он на трупы гигантов, — сожрите, кости отнесите на лед залива, в кустах ничего не прятать, проглоты! Всех моих, кто сдох, перетащите к стене, займусь ими завтра. Своих не жрать, они мне еще пригодятся. Понятно?! Гунвор, где Дагни?»

Одна из сов слетает с перил и садится на мертвую собаку. Виктор бредет к Дагни и освещает ее фонарем. У собаки вырвана половина бока, сломан хребет, нет хвоста и одной из передних лап. Виктор хватает ее за ошейник и тащит к дому. В собаке почти шестьдесят килограммов, но двухметровый Виктор, несмотря на хромоту, волочит ее по снегу как трактор, втягивает на наружную веранду и оставляет там. Запускает сов на чердак и закрывает дверцу. Входит в комнату, сбрасывает разгрузку, полушубок, шапку и кидает в угол, аккуратно прислоняет дробовик к стене, снимает ПНВ и кладет на полку. Стягивает унты и выкидывает их в коридор вместе с носками, морщась от запаха. Подбрасывает поленьев в печку. Задувает свечи, валится на кровать, натягивает на себя одеяло и засыпает как убитый.

Петрозаводск. Февраль 1986 года

Майор Петряков, зам. начальника Петрозаводского военкомата, сидел за столом, заваленным бумажными папками, и изучал дело лейтенанта запаса медицинской службы Ларсениса. За спиной майора висел блекло-цветной портрет генсека Горбачева. Ларсенис сидел на стуле около стены, между железным шкафом и фикусом, растущим из пластмассового ведра. Лейтенант запаса казался спокойным. Большие его руки лежали на коленях, только длинные пальцы едва заметно шевелились, словно Ларсенис мысленно вязал узлы.

— Значит, так. — Петряков поднял голову. — Вы у нас Виктор Ларсенис, родились восьмого января тысяча девятьсот шестьдесят второго года в городе Клайпеда. Отец — Юргис Миколасович Ларсенис, норвежец, мать — Елена Викторовна Ларсенене, литовка. Что скажете, товарищ Ларсенис?

— А что я должен сказать? — поинтересовался Виктор. — В чем вопрос?

— Ну, отец… — Петряков неопределенно помахал рукой. — Он что, в самом деле норвежец?

— В самом деле. Это имеет какое-то значение?

— Ну, как сказать… — Майор слегка набычился. — Вы должны понимать, что в условиях империалистического окружения…

— А если бы он был, к примеру, болгарином? — невежливо перебил Виктор.

— Так он что, болгарин? — оживился Петряков. — Тогда другое дело!

— Нет, он норвежец, — твердо сказал Ларсенис. — Это национальность такая, понимаете? Национальность, конечно, глубоко буржуазная и никакого отношения к болгарам не имеет. Только вот родился мой папа в Литве. А дед мой, Микаэль Ларсен, перебрался в Клайпеду еще до того, как в Литве была установлена советская власть.

— Это когда же было? — Майор озадаченно поскреб в лысой маковке. — До революции, что ли?

— Литовская ССР существует с июля тысяча девятьсот сорокового года, — отчеканил Виктор. — Это написано в любом учебнике истории. Почитайте на досуге, рекомендую. Там приводятся очень любопытные факты.

— Вот только не надо тут свою ученость показывать, Виктор… э… да что ж у вас за отчество такое?! — Петряков, похоже, обиделся. — Я, конечно, понимаю, что в стране ускорение, госприемка, и все такое. Только у нас тут военное учреждение. Во-ен-ное! — Майор строго поднял указательный палец, короткий и сарделечный. — Поэтому попрошу соблюдать дисциплину!

— Так точно, — коротко ответил Ларсенис.

— Ну ладно… — Майор достал платок и короткими движениями промокнул лысину — в комнате было довольно жарко, несмотря на зиму. — Надеюсь, ваш папа по-норвежски не говорит?

— Говорит, и очень даже бегло, — простодушно заявил Виктор. — И я говорю. И переписку мы ведем с родственниками из Норвегии.

— Э… — Петряков изумленно вытаращил глаза. — А как же тогда вы лейтенантом стали? Как вообще в институт поступили?

— Да очень просто. — Ларсенис снисходительно улыбнулся. — Сдал экзамены и поступил. А еще я комсомолец, взносы плачу регулярно. Вас не удивляет, что я говорю по-русски без акцента? По-моему, говорить на нескольких языках соответствует современной советской молодежи, с учетом призыва партии к ускорению. Я еще по-английски говорю. Сразу предупреждаю, что английский учил в школе и агентом британской разведки не являюсь.

— Хватит, хватит! — Майор замахал рукой. — Не делайте из меня дурака, я все понял. Лучше скажите, как вы из Литвы сюда, в Карелию, попали?

— Сам поехал. Закончил Каунасский мединститут, потом интернатуру по специальности «хирургия». А потом предложили место в Лоухской районной больнице. В очередь на квартиру обещали поставить. Вот я и отработал в Лоухах уже целый год.

— Нравится? — спросил Петряков.

— Очаровательно! — Вик показал большой палец. — Работы полно, скучать некогда. Кроме меня, есть еще только один хирург, все остальные разбежались. Я к тому же еще и за офтальмолога, и за ЛОРа, и роды, бывает, принимаю. Да в Каунасе я бы еще лет пять на побегушках был, а тут такая практика!

— А квартиру-то дали?

— Да нет, в общежитии пока живу.

— А летом, небось, порыбачить любите на реках-озерах? — вкрадчиво поинтересовался майор. — Или с ружьецом походить, побаловаться? У нас ведь такая охота, какой в Прибалтике днем с огнем не найдешь. Тем более в Лоухском районе. Край непуганых уток…