Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё совсем маленьким, спокойно сидящем на коленях отца и вслушивающийся в его рассказ.
Такой типичный, сейчас конечно наивный и абсолютно не правдоподобный, однако в ту пору настолько всеми желанный, услышанный хотя бы в виде сказки, о именно их.
Их старой Эе.
Том хрупком мирке, полном живописных морозных гор, живительных ручьёв, питающих своей влагой пышные от зелени долины.
Впивавшихся в устья морей, а из них, устремляясь в глубину сиреневых океанов.
Или рассказы об «Анчи» – великие охотники, только лучшие и сильнейшие представители девяти племён, что верхом на своих арахнидах обходили все континенты, навсегда закрепляя свои имена в истории.
Закаляя их в битвах, новых географических открытиях и покрывая вечной славой.
Затем, его мысли сменились грядущей действительностью – исчезли скрытые долины, леса сменились городами хозяев, и он сам, находящийся где-то там внутри, под их властью, возможно и истинно не веря в их право, в их власть, но теперь, не имея иного выбора, повизгивая звеньями цепей и покорно идя на поклон.
Он, подумал о власти, о наставлении хозяев, что она верная, что альтернативы ей, этой власти – война.
Хочешь, другого лидера – будет война!
Хочешь реформ – будет война!
Хочешь иметь достойные условия жизни – будет война!
И те, кто никогда не видели счастья, готовы терпеть всё, ну абсолютно всё, лишь бы война обошла их стороной.
Война – это был их бич, пускай и единственное, но самое ужаснейшее, унизительное воспоминание из прошлого и вечно, «так» сугубо ради размышлений, поднимаемый хозяевами вопрос – а может, не стоило оставлять и вовсе никого?
Он встрепенулся, пальцами рук ощущая холодное покалывание, будто ночной ветер, касаясь краем своей мантии, пронесся мимо него, словно предупреждая о грядущей опасности.
Возможно особенная черта – инстинкт, выработанный ещё с детства, каждый раз пытаясь предостеречь от чего-то.
И в этом он был уникален.
Единственный из тысячной толпы, кто всегда имел нечто подобное.
Подобную «связь».
В их народе, подобная связь звалась «голосом» – наследием ушедших предков, что вовремя вмешиваясь в жизнь смертных, помогают им, наставляя неокрепших на правильный путь.
Но почему, же один? Почему один, а не тысячи, не те все девять миллионов, что остались от них?
И теперь никто иной, а именно он, отчего-то заслуживающий подобное, но не сумевшее вовремя дать знак, предупредить, ни его самого, ни друзей, ни семью.
Ведь скорее – обычная пустышка.
Просто глупая выдумка, рассказанная множество раз, переходя от одного к другому, постоянно перевираясь, наполняясь чужими мыслями и верованиями, в конце теряя изначальный смысл.
Он не иной, такой, как и все они – узники, поставленных в два ряда сидений, зажатых, по нескольку раз плотно закреплённых перегибающимися сдерживающими прутьями, дающими доступ только шейным позвонкам, в определённых углах вертеть свою голову и всё же в большей степени смотреть сугубо перед собой.
Вновь, тот же погонщик, каждые несколько минут возобновляя свой маршрут и прохаживаясь вдоль территории судна, незатейливо и планомерно отщёлкивает своей электродубинкой о сгущающиеся по бокам рядам сидений.
На обороте третьем остановившись, что-то заприметив, замешкавшись там, недалеко от хвостового отделения судна, напротив погрузочного трапа.
Свободной рукой, переведя на затылок и надавив на заднюю часть покрывавшего его голову защиты.
Наступила реакция – испустив тонкий сгусток пара, средство защиты стало сдавливаться, визуально сжимаясь своими пластинами, складываясь друг на друга, за доли секунды оканчивая всю операцию на месте нажатия и теперь из массивного астро-шлема, превратившись в тончайший слой эластичного материала, в длину не более ладони.
За ней Аден уловил довольную гримасу хозяина, в страхе переведя свой взгляд, куда-то прочь, в иное место.
Внутри ещё играли правила, перечень запретов: смотреть, говорить, прикасаться.
Любое иное действие без данного на то должного разрешения, что жестоко каралось.
На секунду всё его тело дрогнуло, как если, впиваясь и карабкаясь вверх по позвоночнику, воображение рисовало сцены пыток, гигантских, безумно острых игл, пил, мёрзлых пыточных столов.
Он представил, что всё не обошлось, он не получил побоев, не был отправлен в бессрочную ссылку.
Окружающая цельнометаллическая пелена из головного зажима и вивесекторого лазера, что раскроит его череп, доставая по меркам хозяев не идеальный мозг, заменяя тот биоусилителями, искусственными нервными окончаниями, заново подсоединёнными к уже машинной структуре и возвращая к жизни полу-механический труп – автоматон.
Бездумная груда мяса и костей, отныне зависящее чужой волей.
Навечно обрекаясь исполнять одни и теже повторяющиеся функции.
Аден хорошо помнил ту первую встречу, тогда, взбредя голову после недельной смены, возвращаться, домой не своим стандартным маршрутом, а свернуть, пройтись каких-то пару лишних сотен метров.
Заиметь редкую возможность побыть наедине со своими мыслями.
Тогда, впервые отважившись подойти столь близко к разграничительному забору.
Понаблюдать за жизнью господ, за жизнью столь чуждой, с первого взгляда беззаботной простой.
Возможно, не будь под напряжением, опершись и помечтать, поставить себя на их место. Что было бы?
Тогда, впервые из тёмного переулка он увидел её – провизгливо постанывая от забившихся гортанных фильтров, из серой тени подалось тело.
Автоматон, одна, бывшая из представительниц его народа, даже сейчас подвергшись ужасным метаморфозам, всё ещё прекрасна и так пуста.
Развеивающиеся по ветру рыжие волосы, бледная кожа, прозрачные зрачки, мельчащие из стороны в сторону.
Она зашагала по направлению к электрическому заграждению, пусть и пешком, но пронёсшись так быстро, близко, едва, как показалось самому Адену, задев его кончиком указательного пальца, о тыльную сторону руки.
Такая холодная, мёртвая.
На лбу появилась испарина, мысли, пожираемые друг-другом становились всё более ужасными, улетучивая ранние воспоминания, заменяя отголоски памяти огромным залом.
Тьма в нём сгущалась, убирая окна, стёкла, заменяя расписанный фресками фасад – голыми стенами и оставляя на подступах зияющую пустоту.
На мгновение страх отступил, стало казаться, что он знал об этом всегда.
О нечто скрытом, тайном, стоит только протянуть руку и ладонью коснуться стены, как перед ним откроются все двери бытия.