или тетради. А если уроки были сделаны, он, что-то бормоча себе под нос, резал бумагу, клеил какие-то кривые дома с кармашками вместо окон и потом рассаживал по этим кармашкам страшных человечков…

Утренние бдения однако не всегда спасали Савву от опозданий. Когда нужно было выходить из дому, оказывалось, что он еще не умыт или не одет.

Вера Федоровна говорила, что Савва старается, неплохо соображает, но медлителен. И еще учительница жаловалась на чистописание. Когда Савва писал, брызги чернил летели не только на тетради и на самого Савву, они веером разлетались в разные стороны и садились на окружающие предметы.

Света, как могла, боролась с этими недостатками, тормошила брата по утрам, заставляла умываться до выполнения письменных заданий и после.

— Савва, ну что это такое! — почти плакала она. — Посмотри на себя и на свои тетради. Все вокруг перемазал. Тебя надо сажать под стеклянный колпак!

— Они сами летят, — возражал Савва.

— Но ведь у меня не летят, а я пишу не меньше твоего.

— Значит, ты не стараешься, — убежденно говорил Савва. — Нам Вера Федоровна велит с нажимом писать.

— Вот приедет Анфиса Антоновна, я ей все про тебя расскажу!

Со дня на день они ждали толстейшую и добрейшую сестру отца Анфису Антоновну, но тетя что-то задерживалась.

— Анфиса Антоновна добрая, — защищался Савва, — не то, что ты. В прошлом году она за меня уроки делала. Я ее научил.

Света жаловалась на Савву маме с папой в письмах. Но Савва все места, где его ругали, просматривал бегло, зато описания того, что мама с папой видят в тайге или горах, помногу раз прочитывал вслух всем своим друзьям.

В музыкальной школе дела в общем и целом тоже шли неплохо. В скрипичном классе появился талантливый мальчик Вова Гусаров, успехи которого заставляли подтягиваться и всех остальных. Теперь Савва брал скрипку без напоминаний и иногда подолгу играл гаммы и упражнения, которые он вообще-то не жаловал. О том же самом рассказывала Свете и мать Славы Топорова, друга и одноклассника Саввы.

— Моего Славку прямо не узнать! — недоверчиво восхищалась она. — Сам играет!

Не все сразу уладилось с уроками по «обязательному фортепиано» — второму инструменту скрипачей и виолончелистов.

— Нет расписания, — разводил руками Савва.

Света сама пошла в школу и все выяснила. Расписание было, но его повесили слишком высоко.

* * *

Просторный класс с большим окном и широким пыльным подоконником, на котором лежал забытый кем-то карандаш, после яркого солнца улицы казался прохладным и темным.

Серые глаза новой, совсем молоденькой учительницы Милы Лутовны смотрели серьезно, а кудряшки на голове торчали в разные стороны.

Мила Лутовна быстро познакомилась с Саввой и перешла к делу.

— Так, Марков, что ты играл на экзамене в прошлом году? — спросила она, рассматривая ученика.

Савва, смущаясь оттого, что на него так серьезно смотрят, потыкал в скважину для ключика пальцем и сказал:

— Гаммы, этюд и «Три вальса».

— Понятно, — протянула Мила Лутовна.

Савва посмотрел на нее и пояснил:

— «Три вальса» — это не три вальса, а пьеса такая. Я ее все время играю. Папа говорит, что у нас от этого Буратино сдох, то есть умер.

— Кто сдох? — не поняла учительница.

— Буратино. Оттого, что я «Три вальса» уже два года играю. Я знаю, что он умер, а надо говорить «сдох», потому что он кот, а не человек. Так вот, он сдох, а котята остались.

— Не говори глупостей, — поморщилась Мила Лутовна. — Сыграй мне, пожалуйста, свою пьесу. Я хочу послушать, как ты играешь.

Савва с готовностью, но не торопясь, сполз со стула, чтоб доставать ногой до педали, и, наморщив прозрачную кожу на выпуклом лбу, задумался.

— Забыл, — сказал он. — Помню, как в конце играть, а как в начале — забыл, — и, пользуясь минутной заминкой учительницы, вставил. — Я вам принесу одного, а то у нас их три. Носятся как угорелые, а мы все время на них наступаем. Не нарочно, конечно. Да еще скоро Анфиса Антоновна приедет, смешная такая, толстая…

— Сейчас урок. Про котят потом. Сыграй, пожалуйста, «Три вальса» по нотам.

Савва покусал ноготь, повертел головой, соображая, что делать, дотянулся до папки, порылся в ней и достал ноты.

«Какой нервный», — подумала Мила Лутовна, глядя, как ученик пытается схватить в папке ноты, в то время как Савва старался прикрыть от ее взглядов нарисованную на обложке рожицу с растрепанными волосами и длинным носом.

От желания сыграть получше Савва так напрягся, что на его тонкой шее вздулись жилы, а растопыренные пальцы будто свело судорогой. Глядя исподлобья на ноты, он почесал указательным пальцем под носом и так треснул по клавишам, что учительница вздрогнула и отодвинулась.

Довольный таким удачным началом, Савва размахивал руками, нажимал ногой сразу на обе педали и крутился возле инструмента до тех пор, пока стул не отъехал, поэтому конец пьесы ему пришлось играть почти стоя.

Мила Лутовна с ужасом следила за учеником и, когда он, закончив пьесу, попытался сыграть все сначала, испуганно положила руку на клавиши.

— Нет, нет, — сказала она, — хватит! Во-первых, так не играют вообще, а во-вторых, эта пьеса играется совсем не так…

Многочисленные недостатки Саввы вдохновили Милу Лутовну, и она тут же с молодым жаром взялась за перевоспитание. Однако по неопытности начала слишком издалека, с великих итальянцев, поэтому времени не хватило и конец урока пришлось скомкать. В класс заглянул следующий ученик.

— Савва — Шопен! — дурашливо пропел он.

— Какая бестактность! — сердито сказала Мила Лутовна, оставила экскурс в историю, но, находясь под впечатлением собственного рассказа, по инерции спросила:

— Как по-твоему, Савва, что думал композитор, когда создавал «Три вальса»? Какие чувства он испытывал? О чем хотел нам рассказать?

Мила Лутовна понимала, что и сама вряд ли в состоянии сразу ответить на эти вопросы, но не могла остановиться:

— Страдания или радость заключены в этой пьесе? Или, если идти еще дальше… — Мила Лутовна потерла глаза и посмотрела в щелки между пальцами на Савву, соображая, что же еще дальше… Но в голову ничего не пришло, кроме вопроса, которым она и закончила:

— Для чего, в конце концов, нужно это произведение?

Савва во все глаза смотрел на новую учительницу и думал о котятах.

Не дождавшись ответа, Мила Лутовна посмотрела на часы:

— Подумай над тем, о чем я тебе сейчас рассказывала. Эту пьесу нужно прочувствовать. Нужно проникнуться духом того времени, когда она была написана. Необходимо понять замысел композитора. Если ты учтешь все эти компоненты, ты сможешь вдохнуть в нее жизнь.

Савва кивал головой, запихивая «Три вальса»