Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После пробуждения я еще долго не могла прийти в себя: тело сотрясал озноб, сердце не унимало своего стремительного бега, а на задворках сознания всё еще ощущалось прикосновение морозных когтей, вырвавшееся из ночного кошмара. Лишь шелест дремлющего в ночи сада дарил мне успокоение.
Я вышла на порог — теплый ветерок ободряюще коснулся плеч — и села на верхнюю ступеньку. Бирюзовый кристалл в моей ладони излучал слабое сияние, разгоняя тьму.
Впереди скрипнула калитка. Я накрыла Слезу Эрии рукой, пряча свет камня. Осколок протестующе мигнул, но подчинившись моей воле, погас. Вокруг сгустилась ночь. Лишь за высокими стенами, окружающими дом, вдоль всей улицы тускло светили кристаллические фонари. Словно солдаты, они выстроились по обочине дороги и отбрасывали на каменную мостовую тусклый желтоватый свет, совершенно не сочетающийся с бирюзой кристаллов, скрытых под толщей стекол.
Я узнала твердую уверенную походку Шейна прежде, чем он остановился передо мной. Высокий, с копной всклокоченных каштановых волос, прядь которых спадала на лоб. Рубашка была расстёгнута у горла — Шейн часто оттягивал ворот и теребил пуговицу, словно они душили его. На сгибе локтя висел черный плащ, легкий, но такой неуместный в это теплое время года.
Когда я раскрыла ладонь, Слеза Эрии в моей руке приветливо вспыхнула, выхватив из темноты лицо Шейна. Под его светло-карими глазами пролегли темные круги. Неровные тени упали на кожу, от чего шрамы на лице казались еще глубже: один тянулся от нижнего левого века к скуле, а второй, по правой стороне лица, от носа до уголка губ.
Шейн опустился на ступеньку рядом, небрежно накинув плащ на мои плечи. В свете кристалла блеснул темно-бирюзовый камень в груди ворона, распростершего крылья на подложке из синего велюра. Герб Эллора крепился на груди с левой стороны плаща. Я задумчиво провела пальцами по вышивке.
Уже не первую ночь Шейн заставал меня сидящей на пороге — бледную, как призрак, сливающуюся с белоснежной ночной сорочкой. Он молча садился на ступеньку и оставался рядом до тех пор, пока тревоги после ночных кошмаров не оставляли меня, и я не возвращалась в комнату. Я была благодарна за эту поддержку и за то, что с наступлением утра Шейн никогда не вспоминал о моей слабости.
— Снова лабиринт? — поинтересовался он тихо, словно боялся потревожить окутавшую нас тишину.
— Мне кажется, что однажды я не найду из него выход, — ответила я, крепче сжав Слезу Эрии, от чего та неровно замигала, не понимая погаснуть окончательно или озарить ярче.
— Ты же знаешь, что я могу помочь, — в очередной раз напомнил Шейн после минутного молчания.
— Мне не нужна такая помощь, — ответ прозвучал слишком резко, от чего сердце болезненно и виновато сжалось.
Шейн перехватил мое запястье, когда я вскочила на ноги. Метнув взгляд на руку, не прикрытую повязкой, я крепко сжала кулак, скрывая шрамы.
— Я сделал это, потому что должен был убедиться, что тебе можно доверять. Не влезь я в твою голову, ты бы не задержалась в этом доме ни на минуту.
Глубоко втянув воздух, я старалась выдержать его тяжелый взгляд и не отвернуться. Меня пугал напряжённый, рассерженный вид Шейна, но еще больше я боялась становиться причиной его гнева.
Мне отчаянно хотелось сорваться с места и скрыться в доме. Но вместо этого я настороженно замерла и хранила молчание. Наверно, Шейн заметил страх в моих глазах, потому что выпустил запястье и перевел взгляд на землю у себя под ногами.
— Тем более я уже расплатился за это разбитой головой, — он слабо усмехнулся.
Я привыкла к его шрамам, но один из них чаще всего приковывал мой взгляд: маленькая белая полоска над левой бровью, едва заметная при свете кристалла. Меня кольнул стыд при воспоминании о той ночи, когда я впервые оказалась в особняке Омьенов — напуганная, связанная, сжавшаяся в комочек под тяжелыми взглядами сурового хозяина дома и его сына. Я была словно дикий зверек, и как только руки оказались свободны от веревок, сделала то, что, по моему мнению, могло даровать свободу — схватила ближайшую статуэтку и ударила парня, чье прикосновение вызывало боль в голове.
Но чем ближе я узнавала обитателей дома, тем хуже чувствовала себя, вспоминая о тех словах, что высказала им в первые дни, и о тех поступках, что совершила.
— Прости, — извинение далось с трудом, хоть и шло от самого сердца, слово казалось горьким и чужеродным.
— Иди спать, Алесса, — Шейн слегка качнул головой в сторону двери. — Надеюсь, ты найдешь выход из своих кошмаров.
Плащ я повесила на крючок у входной двери и, стараясь ступать бесшумно, поднялась на второй этаж. Но даже в такую позднюю ночь, когда время переступило за полночь, дом не спал.
Дверь в кабинет Велизара Омьена была приоткрыта. Проходя мимо, я увидела лысую макушку мужчины, склонившегося над бумагами. Дрожащее в канделябре пламя вдыхало жизнь в тени, обитающие в комнате: они метались вокруг мужчины, принимая самые разнообразные, порой жуткие формы. Это выглядело одновременно завораживающе и пугающе.
Меня не раз удивляло, что человек, посвятивший свою жизнь чарованию Слез Эрии, предпочитал работать при свете свечей, а не кристаллов.
Я тихо скользнула мимо кабинета и нырнула в свою комнату. Свет кристалла в моей руке выхватил из темноты уютное убранство спальни: пузатый комод на тонких резных ножках, широкую кровать и высокое зеркало, накрытое одеялом — страх перед зеркалами я принесла с собой из родного мира задолго до того, как они стали частью ночных кошмаров.
Я положила кристалл на прикроватный столик рядом с фарфоровой чашкой, полной янтарной жидкости. Каждый вечер Элья оставляла её у моей кровати на тот случай, если кошмары станут невыносимы. Первые дни в Гехейне снадобье спасало меня от душевной боли и бессонных ночей. Но как только наступало утро, я чувствовала себя так, словно пробуждалась после мимолетной смерти, теряя часть чего-то важного.
— Ей не помогут ни мои настойки, ни руки Шейна, ранена ее душа, а не плоть, — вспомнила я возмущенное замечание Эльи, когда она в очередной раз готовила для меня отвар. — Девочке нужен целитель, а не я, — настаивала женщина.
— Я не могу показать её ни одному из них, пока она так ярко источает ауру своего мира, — отрезал тогда Велизар Омьен, и больше служанка не
