Это некоторые поп-звезды эстрады могут свою бородку заплести в косичку и повесить на ней колокольчик, у нас бороды пока не пробивались и поэтому мы пошли по проторенной другими звездами дорожке. Наш ирокезский гребень на голове начал менять окрас и, наконец, вчера вечером мой приятель мне объявил, что он раскрыл секрет не повторяемости самобытной личности. В руках он держал уголек, объясняя мне тайну изменчивой моды:

– Морда – визитная карточка человека. Завтра я ее, как вождь африканского племени разрисую. А смыть – раз плюнуть. Во…, снова у нас с тобой Макс, в отличие от этих тупых чурбанов, копирующих нас, будет свой, неповторимый фейс. Это я тебе, как стилист, говорю. Нарисовать, что хошь можно…

Я хмыкнул. Рафаэль в северской губернии нашелся, чуть мою бабушку до инфаркта не довел. А туда же. Когда мы вышли за ворота, я спросил стилиста:

– Чего прибежал в таком виде, мы же договорились, что дома будем как люди.

Но мой приятель, не обращая на мое замечание ни малейшего внимания, предложил и мне быстро одикобразиться, опустившись до африканско-племенного уровня.

– Быстрее, нету времени, – торопил он меня.

– Да что случилось?

– Кино, у нас в городе будут снимать. Сейчас режиссер с помощниками поехал вселяться в гостиницу. Через полчаса они будут у мэра. А потом будут массовку набирать. Ты артистом хочешь стать или нет?

– Конечно хочу. А при чем здесь наш вид? – удивленно спросил я Данилу.

Он возмущенно замахал на меня руками.

– Представь, что придешь ты или я, или какой-нибудь Вася. Ты глянь только на меня со стороны…

Я глянул. Ну и рожа. На лице у него, как у зебры чередовались черные – угольные, и белые – из зубной пасты полосы. На голове, колючками – гребень. Мефистофель рядом с ним – Давид работы Микеланджело в Пушкинском музее. В первый раз я трезво, с изрядной долей скепсиса глянул на себя как бы со стороны, и огорченно качнул головой. А Данила, приняв мой кивок за согласие, обрадовано закудахтал.

– Вот видишь, даже ты согласен, творческая личность сразу должна заявить о себе. До тебя я никогда не занимался своим прикидом, считал, что и так сойдет. Куда здесь пойдешь? А теперь, после того, как ты Макс приехал, я вместе с тобой поднялся на новый уровень, на московский. Мы с тобой ирокезы. Но…, – и тут он меня осчастливил, – но ирокезы наши, отечественные. Наш почерк, наш стиль свой, дедовский.

– Какой еще почерк? – перебил я его.

– Неважно. Главное, чтобы эти из кино поняли, что мы не такие как все и сразу в артисты взяли.

Я перебил его:

– Но ты же сказал, в массовку будут набирать?

Данила удивился.

– А разве это не одно и то же?

Пришлось ему популярно объяснить разницу между божьим даром и яичницей. Минут десять втолковывал и все бесполезно.

– Подумаешь!

– И оплата, сам понимаешь, у артиста одна, а у тебя будет другая, смешная по сравнению с артистом.

– Все с чего-то начинают, главное пробиться. Не вечно же ирокезом ходить. Дальше расти надо. Ты как Макс?

И хотя еще несколько минут назад я сам, без него решил навсегда покончить с этими штучками-дрючками, попсовыми вывихами, но последний его довод меня моментально переубедил. Целеустремленный у меня друг. Обязательно покорит какую-нибудь вершину. А потом еще теорию разведет, почему он туда залез. Вон куда он собрался, в артисты метит. А может быть просто у меня самого где-то глубоко внутри живота, захолонула и свила гнездо мучительно-сладкая, по человечески понятная, честолюбивая надежда стать великим трагиком. Роль паяца, клоуна мне претила. Ох, и далеко занесла меня фантазия.

Представляя себя уже признанным и известным мастером кино, разодетым в пух и прах, красивым как павлин, я, весь в тщеславных мыслях, естественно, гордо продефилировал мимо Насти. Эх, мечты, мечты!

Данила не дал мне насладиться сказочным триумфом, и вернул меня с подиума, где вручают Оскары, Ники и Орлы к реальной действительности. А в ней никто не встречал тебя с парадного подъезда, и надо было пробиваться со служебного входа.

– Представь, с первого раза с крашенным фейсом не понравимся им, из кино, мы не гордые, – успокоил он меня, – грязь смоем, придем еще раз, они нас и не узнают… Со второй попытки пройдем… Мажь рожу, удваивай шансы!

Убедил он меня. От души загримировался и я. Так в последний раз за это лето я стал ирокезом.

Когда минут через двадцать, два дракона появились перед мэрией, главный режиссер еще вселялся. Мы ходили взад-вперед по площади, привлекая всеобщее внимание. Я постарался навести справки о приехавшей киногруппе у своего приятеля. Кто они, что будут снимать, как называется кинокартина, кто главный режиссер? Ничего он не знал, кроме того, что будут набирать массовку, и режиссер хочет встретиться с мэром нашего городка.

– А ты откуда об этом знаешь? – недоверчиво спросил я его.

– Сам он мне и сказал, когда дорогу спрашивал.

Зная врожденно-идиотскую привычку своего приятеля, которому ничего не стоило остановиться посреди дороги и затеять с посторонним человеком разговор часа на два, я удивился только одному, что он так мало выспросил.

– А они торопились, но пригласили сниматься в кино.

После моего предыдущего ликбеза о кино процессе, и различиях между пробой на роль и обычной массовкой, Данила не стал настаивать на том, что приглашение было на главную роль.

– А чего мы тут тогда ждем? – спросил я его.

– Но они же сейчас подъедут, как не понимаешь? Показаться надо… Произвести неизгадимое впечатление…

– Неизгладимое…

Понимаю! Отлично я его понимаю. На собак иногда нападает чесотка, и они тогда не знают, куда от нее деться. Помилуй нас бог от таких земных радостей, но Данила, как шелудивый пес покусанный блохами крутился на месте, так ему хотелось увидеть себя на киноэкране.

– Пошли наверх, в приемную, предупредим мэра, глядишь, словечко за нас замолвит перед режиссером, – предложил он.

В нашем городке в отличие от Москвы, где даже в общественном туалете стоит по охраннику амбалу, вход в здание администрации города был еще свободен. На второй этаж вела широкая лестница, устланная красной ковровой дорожкой. Редкие посетители удивленно оборачивались на нас. Не каждый день увидишь разрисованные рожицы с драконоподобными гребнями на голове.

– Может, хоть умоемся? – благоразумно предложил я своему приятелю.

– Эффект будет не тот!

Когда мы вошли в приемную мэра, электрический разряд одновременно пронзил меня и онемевшую секретаршу. Шок был обоюдным. Я прирос к полу, а она полу приоткрывши рот забыла его закрыть. Такой неземной красоты я нигде не видел, ни по телевизору, ни на глянцевых обложках рекламных журналов.