– Глупые курицы! Что вы наделали?! Её нужно было травить в день вашей свадьбы, не раньше! – визжал высокий немолодой женский голос.

Вот это поворот!

Я что, родилась не младенцем, а попала в тело взрослой девушки, которую должны отравить? Успею ли пожить хоть день, вздохнуть полной грудью настоящий воздух?

– Матушка! Это не мы! – завыли два девичьих голоса. – Она сама!

– От голода и болезни бедняжка умерла, – со вздохом произнёс тихий писклявый голос, и моего лица коснулось что-то пушистое с острыми коготками.

С мыслью, что это мышь или крыса, я, закричав от ужаса, подскочила. Крика не получилось, я, скорее, прохрипела, да и не подскочила, а лишь приподнялась.

– Жива! Матушка, она жива! – воскликнула Аделла.

О, оказывается, я знаю её имя?!

– Сама вижу.

Мой взгляд скользнул по даме средних лет. Госпожа Генриетта Хортон, она же моя «любимая» мачеха.

Женщина была далеко не красавицей. Вытянутое лицо, маленькие глаза, тонкие поджатые губы, крючковатый нос и очень худое тело. Тяжёлое бархатное платье цвета фуксии ей было не по размеру, можно и не присматриваться, чтобы понять: оно ей велико. Спину Генриетта держала прямо, её тонкие пальцы без каких-либо колец нервно сжимали потёртый тёмно-синий веер.

Я перевела взгляд на молодых девушек, чужая память тут же сообщила, кто передо мной.

«Сёстры» выглядели не лучше мачехи. Нет, я не про красоту. Тут было всё в порядке. И Аделла, и Виорика пошли ликом в отца. Волосы цвета спелой пшеницы у обеих были тщательно убраны в незамысловатые причёски. Аккуратные носики, большие глаза, пухлые алые губы, но вот сами – бледные и худые, скорее всего, как и я. Мой взгляд упал на тонкую руку.

Недоедали все. Пусть война не затронула этот край, но её отголоски доносились и сюда. Во-первых, император требовал продовольственные запасы, во-вторых, сама Генриетта после смерти мужа и отца той девушки, в теле которой сейчас я, не берегла деньги и транжирила их направо и налево. Покутила мадам знатно, пытаясь устроить личную жизнь не только юных дочерей, но и свою.

Да вот только желающих не нашлось, война внесла коррективы.

– Госпожа Генриетта, леди Аннабель куриного бульончика… – четыре пушистых лапки придерживали меня с разных сторон.

– Что? Ей куриного бульона?! – мачеха аж на месте подпрыгнула от возмущения. – Когда мы в последний раз все ели курицу? – она с силой отпихнула от меня одного из моронгов, тот отлетел и ударился о стену.

Второй, охнув, отпустил меня и бросился на помощь Шусти. Сестрицы переглянулись и вяло улыбнулись друг другу.

В целом замке из прислуги остались лишь Шусти и Роби.

Моронги всю жизнь преданы своему хозяину, и даже если наступает голодный год, не покидают его.

Ростом от метра двадцати до полутора. Полностью покрыты длинной пушистой шерстью, за исключением лица. Цвет шерсти может быть как кипенно-белым, так и антрацитовым. Шусти был белоснежным когда-то, сейчас его шерсть скаталась и была грязно-серой, и не потому что отсутствовали вода, мыло или ещё что. Им это не нужно, они магией чистят свою шкурку. А потому что хозяйка страдала, угасала на глазах. Цвет шерсти Роби имел тёмно-синий оттенок. Оба моронга были одеты в видавшие виды костюмы слуг. На ногах обуви не было, но она им и не требовалась. Чёрная и плотная кожа на подошвах ступней хорошо защищала от проколов.

– Как вы смеете обижать моих слуг?! – прохрипела я, усаживаясь ровнее.

Лицо мачехи нужно было видеть, оно вытянулось, хотя куда ещё сильнее. Глаза сощурились в щёлочки.

– Твоих слуг, неблагодарная? – я просто чудом уклонилась от ладони, летящей в мою сторону. – Да ты тут на птичьих правах! Кто не дал согласие на твою свадьбу со стариком Маклафином? Кто тебя поит и кормит на последние гроши? Я ради вас продала последние драгоценности! – шипящая Генриетта обвела взглядом меня и своих дочерей. – И что получаю взамен? Хамство и неповиновение? А я хотела тебе дать день отлежаться и заставить своих нежных дочурок приготовить еду. Нет! – она потрясла раскрытым веером перед моим лицом. – Как хочешь, где хочешь, но чтобы достала еду! Убирайся с моих глаз!

– Матушка, – на лице Аделлы появился неподдельный испуг. – В городе для благородных и работы нет, где же Аннабель сможет заработать?

– Пусть милостыню просит, неблагодарная, но еда чтобы была! Смотри-ка, слуг я не должна трогать! – спесивая и голодная мачеха выскочила за дверь, за ней, задрав голову вверх, отправилась Виорика.

– Какая же ты глупая, Аннабель, – морщась, сообщила Аделла. Я подумала, что она осталась посочувствовать или что-то посоветовать. Но нет, позлорадствовать. – Если из города ничего не принесёшь, то не показывайся на глаза матушке хотя бы день. Но, сама понимаешь, что-то тебе приготовить придётся, – сообщила она и выскочила за дверь.

И вот только после того, как они ушли, мне удалось осмотреться.

Лежала я на каком-то топчане в углу грязной кухни. Оказывается, безропотная Аннабель сама согласилась прислуживать злющим родственницам, только бы её реже били.

– Хозяйка, зачем вы заступились? – моронги подошли ко мне и протянули руки. Я погладила каждого и обняла, чем вызвала волну удивления.

Оказывается, Аннабель так никогда раньше не поступала. Не дерзила, не отвечала, моронгов не обнимала, жила забитой мышью.

Память предыдущей хозяйки тела фрагментарно всплывала в моей голове.

– Зачем заступилась? – я встала и побрела к допотопному умывальнику. – Затем, что больше не позволю себя унижать. Жить будем по-новому.

Стоило поднести руки к умывальнику, как что-то заворчало, заурчало в трубах, и мне на ладони брызнула грязная вода.

– Умылась, называется, – оглянувшись в поисках ведра, в углу заметила треснувшее зеркало. – Мать моя… – недоговорив, удивлённо уставилась на бедняжку в отражении. Осунувшаяся, с бледной кожей, через которую просвечивают венки, огромные зелёные глаза в пол-лица, тёмные круги, как у панды, длинные ресницы и спутанные светлые волосы.

Ощупав себя, посчитала рёбра.

– От силы сороковой размер одежды, – констатировала я. – Интересно, сорок пять кило во мне есть? – и тут я вспомнила про сердце. – Надеюсь, что тело молодое и здоровое, подкормить, и можно жить, – попыталась шутить, посматривая на бегающих по кухне моронгов.

– Госпожа, извольте умыться, – Шусти и Роби в четыре пушистые руки налили в таз воды. – Магии практически не осталось, вода из крана не течёт, мы из колодца таскаем.

– Спасибо, – с благодарностью посмотрела на слуг.

– Нам прислуживать нужно, – к чему-то прислушался Шусти. – Старая госпожа зовёт.

– Подождите, – остановила я их. – Вы же понимаете, что сегодня я никуда не смогу выйти. Хоть что-то осталось из продуктов? Без разницы что, и щепотку соли?