– Мы должны ее спасти, – твердо говорит Говард. – Должны заявить, что она невиновна в убийстве мужа, и вернуть ей шотландский трон. Должны принять ее право быть наследницей Елизаветы. Она должна быть объявленной наследницей английской короны, когда…

Он умолкает. Даже Говард не смеет упоминать о смерти своей кузины королевы.

– Когда придет время. Только объявление Марии Стюарт наследницей позволит нам успокоиться, зная имя следующего монарха. У нас есть право знать наследника. Нужно бороться за ее дело, как за свое собственное.

Он видит, что я колеблюсь. Мимо проходят несколько мужчин, с любопытством глядя на нас. Я понимаю, что мы привлекаем внимание, и встаю.

– Пройдитесь со мной, – говорит Говард. – И слушайте. Нужно бороться за ее дело, как за свое, потому что оно и есть наше. Скажем, мы позволим Сесилу ее заточить или склеить дело об убийстве и обвинить ее. Что, думаете, будет дальше?

Я жду.

– Что, если дальше он решит, что угрозу для королевства представляю я? А дальше? Что, если после меня он назовет вас?

Я пытаюсь рассмеяться.

– Едва ли он обвинит вас или меня. Мы – лучшие люди Англии. Я – крупнейший землевладелец к северу от Трента, а вы кузен королевы и герцог.

– Да. Поэтому мы в опасности. Мы его соперники в борьбе за власть. Он уничтожит любого, кто встанет у него на пути. Сегодня перед его судом предстанет королева Шотландии. Завтра, возможно, я, или любой, кто посмеет бросить ему вызов: Перси, Дакр, Сассекс, Арундел, Дадли, северные лорды, вы. Его нужно остановить, – говорит Говард, и голос его глухо рокочет у меня в ухе. – Вы бы не захотели его остановить, если бы могли?

– Это невозможно, – осторожно отвечаю я. – Королева вольна выбирать себе советников, и ему она верит как никому. Он подле нее с тех пор, как она была юной принцессой. В чем мы можем его обвинить?

– В краже испанского золота! В том, что он толкнул нас на грань войны! Сделал Францию нашим врагом! Довел полстраны до измены постоянными подозрениями и слежкой за теми, кто хотел всего лишь молиться на старый лад! Взгляните на двор! Вы когда-нибудь испытывали при дворе такой страх? Он полон шпионов и заговоров.

Я киваю. Отрицать это невозможно. Страх Сесила перед папистами и его ненависть к иностранцам преследуют Англию.

– Последнее идиотство Сесила хуже всего, – в ярости говорит Говард. – Корабль укрывается от непогоды в нашей гавани – и его захватывают! Он превращает нас в нацию пиратов, море будет небезопасно для наших судов!

Я не могу не согласиться. Испанский казначейский корабль прибило в Плимут, где он ожидал найти убежище, и Сесил, сын бедняка, не смог устоять перед золотом, которое было на корабле. Он украл золото – вот так, попросту. И теперь испанцы грозят торговой блокадой, а то и войной, если мы все не возместим. Мы кругом не правы, все потому, что Сесил кругом не прав; но его слушает королева Англии.

Говард не без труда справляется с раздражением.

– Да не попустит Господь, чтобы мы дожили до того дня, когда вы придете ко мне и скажете, что я был прав, опасаясь его, что нам надо было себя защитить, но теперь уже поздно, и кого-то из нас уже судят по ложному обвинению. Да не попустит Господь, чтобы Сесил забирал нас, одного за другим, а мы оказались слишком доверчивы, чтобы защититься.

Он на мгновение умолкает.

– Его власть – власть страха. Он заставляет нас бояться воображаемых врагов, чтобы мы не защищались от него и от наших властей. Мы слишком заняты слежкой за иностранцами – и забываем следить за своими друзьями. Как бы то ни было, будьте осмотрительны, и я тоже постараюсь. Я пока не стану больше высказываться против Сесила. Вы же никому не расскажете? Ни слова?

Взгляд, брошенный им на меня, убеждает сильнее любых доводов. Если единственный английский герцог, родственник самой королевы, боится, что о его словах донесут человеку, который должен быть всего лишь королевским слугой, значит, слуга стал слишком могущественным. Мы все начинаем бояться, что Сесилу что-то станет известно, бояться его сети доносчиков, его растущей тихой власти.

– Все останется между нами, – тихо отвечаю я.

Оглядываюсь, чтобы удостовериться, что нас никто не подслушивает. Меня самого поражает, что я, один из знатнейших графов Англии, и Говард, единственный английский герцог, вынуждены опасаться чужих ушей. Но что есть, то есть. Вот во что превратилась Англия на десятом году правления Елизаветы: в страну, где человек боится собственной тени. А за эти десять лет мою Англию, похоже, наводнили тени.

Я отказываюсь, решительно отказываюсь носить что-либо, кроме своих платьев. Мои прекрасные платья, мои меха, воротники из тонкого кружева, мой бархат, мои шитые золотом юбки – все это осталось в Холируд-хаусе, пересыпанное ароматной пудрой, висит в муслиновых чехлах в гардеробной. Когда я выехала с Ботвеллом, чтобы преподать мятежным лордам урок, на мне были доспехи, но оказалось, что я и не учитель, и не королева, потому что меня разбили, арестовали, а на Ботвелла открыли охоту, как на преступника. Меня заточили в тюрьму, и я умерла бы в Лохлевенском замке, если бы мне не хватило ума сбежать. Теперь в Англии обо мне думают, что я пала так низко, что стану ходить в обносках. Думают, что я достаточно унижена, чтобы радоваться платьям с плеча Елизаветы.

Они, должно быть, ума лишились, если считают, что могут обходиться со мной, как с простой женщиной. Я женщина не простая. Я наполовину божественна. У меня свое место, единственное в своем роде, между ангелами и знатью. На небесах есть Бог, Богородица и Ее Сын, а ниже, как придворные, ангелы разных чинов. На земле, как и на небе, есть король, королева и принцы; а ниже знать, дворяне, рабочий люд и нищие. Ниже всех, над самыми зверями, стоят бедные женщины: женщины, у которых нет дома, мужа или состояния.

А я? Я едина в двух лицах: второе в мире существо – королева; и нижайшее – женщина, лишенная дома, мужа и состояния. Я трижды королева, потому что родилась королевой Шотландии, дочерью Иакова V Шотландского, вышла замуж за дофина Франции и унаследовала после него французскую корону, и я в своем праве, единственная истинная и законная наследница английского трона, поскольку прихожусь правнучатой племянницей королю Англии Генриху VIII, хотя его незаконная дочь Елизавета и захватила мое место.

Но voilà! Вместе с тем я – нижайшее из созданий, бедная женщина, лишенная мужа, который дал бы ей имя и защиту, потому что мой муж, король Франции, прожил всего год после нашей коронации, мое королевство, Шотландия, подняло против меня злодейское восстание и изгнало меня, а мои притязания на английский трон отвергает бесстыжая рыжеволосая Елизавета, бастард, занявший мое месте. Я, кому должно быть величайшей женщиной Европы, пала так низко, что лишь поддержка Елизаветы спасла мне жизнь, когда шотландские мятежники захватили меня и угрожали казнить, и живу я теперь в Англии по ее милости.