В обед он сбежит в мужской туалет, тщательно изучит женщин, предложенных на этой неделе, а потом позвонит. В его отделе гибкий график, и он сможет востребовать время с раннего прихода на работу и съездить к женщине. Возможно, сегодня он попробует кого-нибудь постарше. Женщину, которой не покажется странным, что мужчина в его возрасте готов променять постельную гимнастику на объятия. А может, улыбнулся себе Берт, он отыщет горячую девочку и будет пялить ее, пока у нее глаза не вылезут на лоб.

Берт, глубоко погруженный в свои мысли, только сейчас, стоя на тротуаре, заметил стопку газет, лежащих у дальнего газетного автомата. Верхние страницы развевал ветерок; первые дуновения горячего ветра Санта-Аны, несущегося от природных каньонов бассейна реки Лос-Анджелес к бетонным каньонам города.

– Ха, – пробормотал Берт, чуть склонившись.

Похоже, своего рода извращенный добрый самаритянин вскрыл автомат и вывалил все содержимое на тротуар. Берт, не разгибаясь, подобрал одну газету из небольшой стопки. Потом поднял голову и увидел такое, что от выброса адреналина перехватило дыхание, а в кончиках пальцев закололи иголочки.

Обычно, когда все газеты разбирали, сквозь мутное стекло автомата виднелась надпись «Продано», нанесенная на заднюю стенку отсека. Но сейчас Берт видел там совсем иное.

Вместо надписи там была кровь – много крови. А из середины кровавого пятна на Берта смотрела пара глаз.

Голова. Кто-то вытащил все газеты и засунул вместо них человеческую голову.

Берт, все еще хватая ртом воздух, выпрямился и огляделся. Мимо прошла группа пожилых белых женщин в брючных костюмах. Одна из них взглянула на газету, все еще зажатую у него в руке, и посмотрела на мужчину с отвращением. Казалось, никто не замечал газетный автомат и его содержимое.

«Может, это такой розыгрыш. Ага, – подумал Берт, – это должно быть розыгрышем. Голова от манекена и флакон бутафорской крови. Наверное, какие-то проклятые феминистки пытаются обратить внимание на эксплуатацию женщин и прочее дерьмо».

Берт снова посмотрел на голову. «Господи Иисусе». Для розыгрыша она выглядит слишком убедительно.

Первое потрясение прошло, и Эли начал задумываться, что же делать дальше. Он знал, ему нужно просто отсюда убраться. Но следующая мысль остановила его.

Если на перекрестке есть камеры, то когда эту штуку найдут, полиция решит, что он как-то замешан, и захочет поговорить с ним. Они могут даже приехать к нему домой.

Однако если он прямо сейчас вызовет полицию, то скажет, что просто проходил мимо и случайно заметил автомат. Тогда он окажется бдительным гражданином, а не подозрительной личностью.

Он шагнул к автомату и еще раз посмотрел на голову. Хотя стекло было забрызгано кровью, он разглядел достаточно: мягкие полные губы, голубые глаза, маленький носик и обесцвеченные волосы, спутанными прядями струящиеся по щекам. Голова оказалась женской.

«Надо разделаться с этим», – сказал он себе, торопливо всунул в автомат два четвертака и дернул за ручку.

Вонь ударила в него, как грузовик. Берт задержал дыхание, но приторный запах все равно просочился сквозь горло. От спазма остатки позднего ужина выплеснулись на тротуар, забрызгав туфли. Сзади закричала какая-то женщина. От ее крика у Эли едва не лопнули барабанные перепонки.

Тяжело дыша, Берт посмотрел на номер LA Xclusive, который держал в руке. На обложке красовалась молодая блондинка с безупречным макияжем и ретушью: коллагеновые губки, носик кнопочкой, синие глаза и шелковистые платиновые кудри. То самое лицо.

Берт Эли медленно и неохотно взглянул на заголовок, напечатанный над фотографией девушки: «ЗНАКОМЬТЕСЬ С СИНДИ КЭНЬОН».

Ее тело покрывало детское масло и пот. Рейвен Лэйн крутанула головой, взметнув в воздух густую гриву черных волос, выгнула спину и улыбнулась трем сотням мужчин, сгрудившимся вокруг маленькой платформы. Два огромных динамика, стоящих по бокам сцены, изрыгали Girls, Girls, Girls, хеви-металлический гимн Mцtley Crьe.

Доллары каскадом сыпались через металлический барьер, который вместе с двумя накачанными вышибалами отделял Рейвен от зрителей. Она, не обращая внимания на деньги, изогнулась вокруг шеста, многозначительно водя левой рукой вверх и вниз по металлу. Рот приоткрыт, голова откинута назад, глаза прикрыты в эротическом экстазе.

За годы выступлений она отработала свои движения до мелочей. Каждый жест, движение губ, изгиб у шеста и даже взмах волос был поставлен вплоть до секунды. Все работало на одну цель – каждый мужчина в клубе должен уйти с чувством, что Рейвен Лэйн танцевала исключительно для его удовольствия.

Она снова открыла глаза, готовясь перейти к следующей части программы. Краем глаза она поймала картинку – тощий, похожий на ласку мужчина с крысиной бородкой и бейсболкой «Джон Дир». Он протиснулся под барьером и направлялся прямо к ней. Каким-то образом ему удалось миновать вышибал, и сейчас он полным ходом мчался к Рейвен.

Лэйн напряглась, подобрав ноги и ухватившись рукой за шест. Оценив скорость мужчины, она выполнила финальный разворот и завершила его ударом острого каблука прямо в солнечное сплетение незнакомца. Мужчина попятился, схватившись за грудь, а толпа одобрительно взревела. Один из вышибал запрыгнул наверх, и мужчину за волосы вытащили обратно за барьер. Там нарушителя перехватил другой сотрудник службы безопасности клуба и поволок через толпу. Несмотря на явную боль, на лице мужчины расплывалась бессмысленная улыбка, словно пинок стриптизерши был своего рода наградой.

Рейвен выбросила инцидент из головы и продолжила выступление. Руки пробегают по обнаженной груди, задница выпячена к толпе, которая явно впала в экстаз. Все это время вокруг нее осыпались доллары, пока она почти не потеряла из виду лица мужчин, уже заплативших двадцатку на входе, чтобы увидеть ее обнаженной.

Через восемь минут, став богаче почти на столько же тысяч долларов, она в сопровождении охранников вернулась в гримерку, темную комнатку в задней части одноэтажного придорожного салуна. Она обтерлась полотенцем, подновила макияж, накинула короткий красный шелковый халат от «Фредерикса» из Голливуда и отправилась обратно, фотографироваться с поклонниками и подписывать футболки.

Футболка стоила пятнадцать долларов, ее подпись – десять. Фотография вместе с Рейвен обходилась мужчинам еще в пятнадцать. Такое выступление, с учетом ее доли от входных денег и выручки бара, плюс куча бумажек, брошенных на сцену, приносило ей чистыми около пятнадцати тысяч долларов. «Неплохой результат за несколько часов работы для двадцативосьмилетней женщины, которая даже не окончила среднюю школу», – подумала она, когда очередной неудачник вышел вперед, чтобы с ней сфотографироваться.

После почти десяти лет сбрасывания одежды на сцене и в кино Рейвен все еще не вполне понимала, почему мужчины так рвутся ее увидеть. Длинные черные волосы, почти безупречное тело. Рейвен знала о своей очевидной привлекательности, но все равно не понимала. Ей всегда казалось, это все равно что прийти в лучший ресторан мира постоять снаружи, прижавшись носом к стеклу, и посмотреть, как едят другие.