Оксана, глубоко вздохнув, попыталась встать, но Денис притянул ее обратно:

— Оксанка, мне свечку надо поставить…

Жена внимательно посмотрела на него:

— Кому?

— Что — кому? Я говорю — мне!

Оксана чуть отстранилась от него:

— В каком смысле?

— Да в каком… В обычном! — Денис повернулся на бок и хлопнул себя по заду. — От изжоги…

— Так ставь!

— А ты не можешь мне помочь?

— Ты с ума, что ли, сошел? Уйди отсюда, с моей постели, быстро!

Денис легко встал, накинув халат на голое тело, улыбнулся жене:

— Ну, извини, крошка, был не прав.

Он поцеловал в лоб уворачивающуюся от него жену и пошел к двери, соединяющей их спальни. В дверях он чуть затормозил, выпрямился и отдал честь не оборачиваясь. Затем на прямых ногах вышел из Оксаниной спальни, слыша за спиной ее тихий смех.

У себя в комнате он лег на такую же большую кровать, закинув руки за голову. Услышал, как Оксана пошла будить дочку… Вот она пустила воду в ванной… Тихо сморкается… Плакала, что ли? Да ладно… Что ей плакать, после таких приятных минут… Она же не… Денис даже перевернулся и усилием воли заставил себя прогнать мысли о той, другой. Только не сейчас. Имеет он право на отдых?

Денис обвел глазами роскошную спальню своего номера, стены, обитые мягкой шелковой тканью, изящное трюмо цвета слоновой кости… Оксанка и тут успела поставить пару дорожных иконок и жутковатого, плотоядно улыбающегося Будду. Он вспомнил несмешной анекдот про рекламного агента — «Чего бы это ни стоило, за это стоит заплатить…» — вздохнул и подбил повыше под голову легкую прохладную подушку.

Вот он, застенчивый провинциал — второй, всегда второй, чем бы он в жизни ни занимался, — лежит сейчас в лучшем номере самой дорогой гостиницы одного из самых престижных курортов на Мертвом море. А женщина, у которой сумма на валютном счете давно перевалила за очень приятную, надежную, волнующую цифру, смывает сейчас в розовом мраморном бассейне следы его близости и составляет план, что они будут делать сегодня, завтра, через два дня, не оставляя ему возможности ни сомневаться, ни колебаться, ни сожалеть о чем-либо.

Ему-то все это не надо — шелковые стены, бассейны в номере, мрачные лимузины с лживыми заискивающими шоферами… Это все довесок, оборотная сторона. Главное — другое.

Когда в семнадцать лет он уезжал в Москву, мама три дня плакала, потом взяла себя в руки — его мама умела взять себя в руки — и перед отъездом уже только смеялась и говорила: «Ну что ты без меня будешь там делать, в этой своей Москве? Потеряешься, как я тебя найду потом?»

И он потерялся. Сразу, в первый же день. От гомона, от стремительных и равнодушных человеческих волн, разом смывших его провинциальный задор: «А я Аристотеля в восьмом классе в подлиннике читал!» «А мы на первом курсе будем читать!» — говорили глаза поступивших в университет счастливчиков, глаза, смотревшие поверх него, мимо него, сквозь него, золотого медалиста, срезавшегося на своем единственном экзамене.

Мама по телефону сказала: «Приезжай», а маленькая девушка со светлыми волосинками, аккуратно заправленными за круглые уши, крепко сжала его ладонь сильной рукой и сказала: «Пойдем». Девушка тоже не нашла своей фамилии в списках поступивших. Она уже второй год пыталась поступить на филфак, Денис же не прошел на биофак, где конкурс был всего полтора человека на место. У него оставался еще год в запасе — до армии, год, чтобы подготовиться, чтобы не попасть ни в коем случае в вонючую казарму, не потерять драгоценные два года. У него было столько идей в голове, столько невероятных догадок… Только бы донести их до научного мира… И этот год он провел в Оксаниной комнате, вставая в половине шестого, чтобы подметать двор вокруг общежития, и за это комендант записала его как Иванову Зину. А Оксана вставала в пять и пешком шла до ближайшей станции метро, ее работа начиналась еще раньше.

Оксана… Кропотливым, старательным трудом эта маленькая женщина завоевывала мир и отдавала половину своих трофеев ему, Денису, у которого никогда ничего не было, кроме его ума. Деньги как-то не задерживались около него. Да и он не мог думать о мире в категориях «дорого, дешево, подкопить, вложить…». А она могла. Прожить на пять рублей до конца месяца, готовить на обгоревшей конфорке густые ароматные борщи, спать по три с половиной часа, копить, экономить и не упрекать его, что он не такой.

Оксана вовремя поняла, что московский филфак можно штурмовать еще пять лет, и решила оставить мечту о высшем гуманитарном образовании для своих детей. А куда можно поступить сразу? Кем не хотят быть гордые, надменные москвичи, скептически оглядывавшие ее единственную приличную юбку с плиссированной оборкой и аккуратные коричневые туфли на квадратных каблуках, мамкины туфли, москвичи, не отвечающие на вопросы, обсмеивающие ее слишком очевидный деревенский говор? Они не хотят быть инженерами-водниками, к примеру, конкурс в том институте — полчеловека на место.

Ну — водник так водник, решила Оксана и, забрав документы после первой же тройки на очередной год мытарств и поступлений «на лингвиста», легко сдала экзамены в институт инженеров водного транспорта. Придется подрабатывать по вечерам? Ну что ж делать, конечно, Оксана подработает. Перейти на вечерний и работать по лимиту там, где даже лимитчиков не хватает, — обслуживать территорию вокруг радиовышки? И это можно. Вредно, конечно, но это же не навсегда, зато квартиру дадут через два года…

Кто знал тогда, кто мог подумать, что Оксана, приехавшая из далекого забайкальского села с пятью рублями в кармане, долго боявшаяся столичного метро, после того как в первый день потерялась и никак не могла добраться до камеры хранения, в которой оставила весь свой нехитрый багаж, через десять лет будет ловко заправлять целой сетью валютных магазинов, продающих катера, яхты, маленькие скутеры… И получать невероятные, но почти честные дивиденды.

Денис старался не думать о маленьком взносе, сделанном в самом начале Оксаниной карьеры каким-то ее восточным другом, к которому Оксана в один прекрасный день молча ушла тринадцать лет назад. Встала утром — они уже снимали тогда однокомнатную квартиру, — положила в старый матерчатый чемодан свои кофточки и белье, надела единственные джинсы, поцеловала Дениса в лоб и ушла.

Он ждал ее день, два, неделю, пытался искать. Она вернулась сама, через пять месяцев. Так же молча подошла к нему, обняла, и ему ничего не оставалось, как взять ее на руки и вытереть слезы, катившиеся по ее осунувшемуся лицу. Вскоре родилась упитанная, степенная Маргоша, и Денис полюбил ее всей душой, привыкнув считать своей дочерью. Друг тот больше никогда не появлялся в их жизни, и Оксана не любила говорить об этом.

Денис старался не думать и не думал. Потому что он не знал больше ни одной женщины, так уверенно стоящей на ногах. А для него, с его вечными сомнениями и колебаниями, с твердыми решениями, меняющимися с переменой ветра, без этого было невозможно. Ну а что касается жирафов… Когда Денис видел жену в обществе, в официальной обстановке, или заезжал к ней на работу и заходил в ее кабинет, он резко и остро чувствовал то, что уже несколько лет не всегда ощущал, если Оксана раза два в неделю требовала близости, закрывшись до ушей одеялом. Не всякая высокая женщина умела выглядеть так недоступно, так маняще, так роскошно, как миниатюрная Оксанка выглядела в роли начальницы. Что-то такое просыпалось в ней… Денис видел, что она нравится молодым подчиненным, партнерам, богатым покупателям, и ему было приятно, что это его женщина, только его.