У гостей дом неизменно вызывает смутное чувство тревоги, но хозяева, судя но всему, уже свыклись с жизнью в нем. Мисудзу говорит, что не вправе жаловаться, поскольку дом принадлежит семье Ямана, а брат вообще предпочитает жить на возвышенности. Он любит повторять, что при землетрясении низине грозит так называемый эффект разжижения грунта, к тому же, если из-за общего потепления климата растает сколько-то процентов арктического льда, то треть Токио окажется под водой. Разумеется, сознание того, что обитаешь в Ноевом ковчеге, может с лихвой искупить беспокойство, связанное с жизнью на краю бездны. Вот только про дом этот не скажешь, что он способен плыть по лону вод.

Невестка – худощавая, с широко распахнутыми, как у женщин на гравюрах Утамаро, глазами. Привыкший к ее всегда бледному, не знающему румянца лицу, нередко с синяками под глазами, Итару, взглянув с порога на Мисудзу, сразу заметил, что она нисколько не осунулась и вообще отнюдь не выглядит страдающей. Алая помада слегка оттеняла губы, но кожа на лице оставалась не тронутой косметикой, и это как бы подчеркивало готовность к открытому разговору. Волосы, очевидно только что вымытые с шампунем, блестели и благоухали целебными травами.

– Извини, сестрица. У брата, судя по всему, опять припадок.

«Припадок» – домашнее словцо, бывшее в ходу у всех троих – у Итару, невестки и матери. Когда Мицуру совершал очередную безумную выходку или начинал нести какую-нибудь ахинею, говорили, что у него «припадок». Все трое, хоть и далеки от медицины, пришли к молчаливому согласию, что Мицуру болен.

– На этот раз припадок несколько затянулся. – Мисудзу улыбнулась одним левым уголком пунцовых губ. – Ваша матушка небось опять ругает меня на чем свет стоит.

Она следила за выражением лица Итару. Точно ждала, что он бросит ей спасательный круг… Но без всякого кокетства.

– Мама возмущена. Говорит, в ее планы не входило рожать такого безответственного сына.

Вначале шутка. Затем светская беседа. Под конец разговор по существу. Итару в общем продумал «меню».

– Ну же, проходи. Мне надо тебе кое-что показать. – Никак не отреагировав на его шутку, Мисудзу повела Итару в гостиную.

Глядя ей вслед, Итару заметил, что она без чулок, и невольно залюбовался белизной ее голых икр.

Он впервые входил в этот дом в отсутствие брата. Ему показалось, что в гостиной как-то повеселело и даже воздух стал прозрачнее. Оказавшись наедине с Мисудзу, Итару вдыхал этот воздух так, точно подъедал с чужой тарелки. Он вдруг услышал, что сопит, начал отсчитывать время до следующего вздоха и чуть не задохнулся…

– Пожалуйста, не стесняйся.

Итару подумал, что чувствовал бы себя более непринужденно, если б сразу признался, с чем пришел. Мисудзу, как обычно, выглядела совершенно спокойной.

– Без Мицуру как-то не по себе, – сказала она.

– Разве не легче, когда ничто на тебя не давит?

– Вовсе нет. Хожу по магазинам, чтобы отвлечься, на выставки, но все равно приходится возвращаться домой прежде, чем стемнеет. Уж лучше поехать куда-нибудь. Может, составишь мне компанию?

Итару от неожиданности поперхнулся и, хотя никто не мог их подслушать, спросил шепотом:

– Куда ты хочешь поехать, сестрица?

Мисудзу ничего не ответила, беззвучно засмеялась и принесла пиво из холодильника.

– Еще рано, но, может, выпьем?

Непохоже было, что она шутит; Итару потупился и, затаив дыхание, ждал, когда она разольет пиво. Между прочим, ни брат, ни Мисудзу почти не брали в рот спиртного. Пить пиво задолго до наступления вечера – с каких это пор? Было еще только начало четвертого часа, но оттого, что небо затянули серые облака, казалось, что уже наступили сумерки.

Выпили, не чокаясь. Мисудзу не умела пить. Она заглатывала пиво, словно по принуждению.

– Вчера я уже говорил тебе… – начал Итару, растягивая слова. – Я подумал, может, ты догадываешься, почему брат ушел из дома?

Точно ухватившись за его вопрос, Мисудзу выпалила:

– Поедешь со мной искать его?

– Ну если ты хочешь, – пробормотал он неуверенно.

В глазах Мисудзу мелькнуло что-то вроде мольбы, но тотчас взгляд сделался суровым и сосредоточенным, как будто она пыталась проникнуть в его сокровенные мысли. И тут же, сощурившись, рассмеялась.

– Ты ведь хотела бы, чтобы мой брат к тебе вернулся? – спросил Итару.

– Ну разумеется, – ответила Мисудзу. – Но не исключено, что Мицуру собрался за границу. Во всяком случае, он, кажется, прихватил с собой паспорт. Куда его понесло? Когда я чувствую себя брошенной, меня тоже, как и его, начинают одолевать всякие дурные мысли.

– Ты о чем?

– Ну, не знаю… Самоубийство, бегство… – прошептала она задумчиво.

– Что ты вздумала! Сестрица, так нельзя! Слишком рано судить о том, что у брата на уме.

– Боюсь, уже поздно.

Мисудзу многозначительно улыбнулась.

– Да нет же! – воскликнул Итару, но тотчас замялся и покраснел.

Он не раз был невольным свидетелем того, как мать умоляет брата: «Только не доводи до развода!», не иначе как Итару от нее заразился и теперь сам бесцеремонно вторгается в чужую жизнь… Чтобы круто сменить тему разговора, он спросил:

– Ты еще вчера по телефону сказала, что хочешь мне что-то показать. Что это?

На лицо Мисудзу набежала туча.

Мисудзу тяжело вздохнула, видимо на что-то решившись. Резко поднялась и направилась в спальню брата. Было слышно, как она методично выдвигает и задвигает ящики; внезапно все стихло, и вновь отчетливо донеслось ее дыхание, прозвучавшее точно игривое глиссандо, обольщающее его, Итару! Как завороженный, он открыл пошире дверь и заглянул внутрь.

Невестка задумчиво стояла перед письменным столом брата. На столе почему-то валялись ношеные черные колготки в сеточку. Рядом – толстая книга на русском языке. В книгу, открытую ровно посередине, была вложена фотокарточка. Взгляд Мисудзу рассеянно пробегал по обступающей фотокарточку кириллице.

– Сестра!

Точно не замечая его, Мисудзу продолжала стоять неподвижно. Он снова окликнул ее. Плечи вздрогнули, Мисудзу подняла понурую голову и скосила на него глаза.

– Подойди, взгляни.

Итару послушно протянул из-за ее спины руку и придвинул поближе вложенную между страниц фотографию. Вначале он подумал, что это обычный женский снимок. Но тотчас заметил нечто удивительное. Глаза у женщины были русалочьи. Говорят, что от пристального взгляда этих обитательниц морских глубин человек цепенеет, не в силах пошевелиться. Они смотрят не на кого-то одного, а на всех мужчин сразу. В зияющей пустоте их глаз язвящий яд. Страшно взглянуть в них, но и отвести взгляд невозможно. Глаза эти неизбежно приковывают к себе, и чувствуешь какое-то жуткое беспокойство, точно чем-то обделенный.