— Это, Гена. — Шарон открыл самоварный краник. Плеснул кипятка в стакан. Отпил немного и продолжил.

— Значит, это американец. Вроде как, если мой Лэндан всё ещё изэ кэпитал. Абедайя Стар из города Гари штат Иллинойс. Про что жил, об чем дышал нам не ведомо. Знаем, что вчера его соседи ваши из 22-го полка того этого.

— Думал, как в Резидент Эвил будет. — улыбнулся Чума. — Запасная жизнь.

— Прям реально тупые. — согласился майор Кормухин. — В Курдюмовку на сафари? Дикий, дикий народ. Я вот чем больше таких вижу в горизонтальном положении, вообще у меня все ясно становится. В политическом смысле. Чтобы народ нормальный получился, он должен по щам получить хорошенько. Подняться после этого. Опять по щам и опять подняться. Тогда это реально народ, а не фигня на арахисовом масле как Соединенные Штаты Америки. Где мозги? Над Курдюмовкой решили доминировать? Курдюмовка их пережует и выплюнет. На то она и Курдюмовка.

— Ух ты. — восхитился Чума. — Вам, товарищ майор, на Первом канале выступать. С экспертным мнением.

— Мне не надо. У меня работа есть. — майор Кормухин потянулся за тростью и после упреждающего мелодичного звука сказал. — Как договаривались, хлопцы. Вы Генке всё объясните, но решение за ним. У меня и так и сяк мысли виноватые в голове костры рябины жгут.

— Да там делов то, Ген. — Чума забрался веснушчатой рукой в супницу. Выбрал одну ему известную правильную сушку и, подбросив вверх, поймал ее крепкими и белыми зубами. — Хруп, хруп и всё.

— Ты джихад-мобиль водишь? — спросил Шарон Ешкина.

— Я всё вожу. — сказал Гена. — А что это?

— Тойота пикап. Трофейный.

— Праворулька, что ли?

— Ага.

— Не вопрос. А делать то что?

Шарон переместился на лавку. Замкнул Генку между собой и Кормухиным.

— Мы бы и сами справились. Но вот некомплект у нас неожиданно случился. Старшой наш Николаич на больничке, а дело делать надо. Суть такая. Одеваем трофейные комки и броники садимся в трофейный пикап и едем трофеить одну трефную немецкую гаубицу на резиновом ходу.

— Всего-то? — недоверчиво спросил Гена.

— Ага. — подтвердил Шарон.

— Я то думал, что-то реально опасное. — сказал Ешкин. — А это… Когда выдвигаемся?

— Вот это малорик. — похвалил Чума. — Я как тебя увидел, сразу понял наш человек. Кровь штурмовая. Ты откуда, Гена?

— Из Шахуньи.

— Это понятно. В России где живешь?

Генка ломаться не стал. Обижаться тем более. Он вообще не обижался. Жизнь так заставила.

— Нижегородская область. Город Шахунья.

— Шахуньянин, значит? — задавил Чума озорную улыбку горстью сушек.

— Шахунец. — Генка зевнул и спросил у Шарона.

— Когда выдвигаемся?

— В полночь, конечно. — ответил Шарон. — Наше время.

— Ладно. — Генка повернулся к Кормухину. — Товарищ майор, тогда Семенова на рейс ставьте, а в наряд я уже как-нибудь после.

— Наряд само собой. — подхватил Кормухин. — Нет. Стоп. Что значит, выдвигаемся? Куда полетел, шахунец? То вообще тямишь, куда выдвигаться собираешься? Это не в Сватово по тихому смотаться за крымскими чебуреками и баклагой табуретовки для ефрейтора Рыкало. А? Что? Гена, Генчик, Генацвале? Не ожидал? Все про вас знаю.

Шарон вставил удивленно.

— Не понимаю, товарищ майор. Вы как-бы инициатор всей этой каши.

— Само собой. — не отказался майор. — Но раз уж выпало мне бога подменять в особом батальоне материального обеспечения, то как я вижу не на меня, а мне молиться надо. Послушай, Гена.

— Да все понятно, товарищ майор…

— Варежку пока закрываем и слушаем, рядовой Ешкин. Через минное поле полезете, потом по лесу с растяжками. Машину где спрятали?

— 3 километра на северо-запад. — откликнулся Шарон.

— А ехать сколько?

— Поселок Першатравень. Километров 50. Там ангары для сельхозтехники на выезде. Вот прямо туда. Лысогоровка.

— Это через блокпосты. И самое главное. Вам эту штуку сюда притащить надо. В целости и сохранности.

Генка посмотрел на Шарона. Тот молча кивнул головой.

— Там делов-то. — влез в неловкую паузу Чума. — Приехали и уехали.

— На тот свет. — сказал Кормухин.

— Зачем же. — возразил Шарон. — Там как всегда. 50 на 50. — помолчал и добавил. — Из 50-ти.

— Так-то лучше. — Кормухин опять опустился на лавку. — Теперь чего скажешь, Ешкин?

Думал Генка совсем недолго. Можно сказать, что и совсем не думал. Потолкался плечами между Шароном и Кормухиным. Встал.

— Я тогда спать пошел. — сказал Ешкин. — Когда теперь придется.

Чума с Шароном переглянулись. Рыжий окольцевал сушкой большой палец и вверх его поднял.

— Вот так вот! — поддержал выбор Ешкина Чума.

— Хорошо. — сказал Шарон. — Тогда, часиков в 10, прямо сюда подтягивайся.

— Я пошел, товарищ майор? — спросил Гена.

В ответ майор Кормухин буркнул ворчливо.

— И не сомневался. Ни в тебе, ни в себе. Не жизнь, а тупик, но счастливый. Иди, Гена. Чего теперь. Только не под машину. У связистов ложись. Там сейчас никого нет.

В палатке связистов было прохладно и сухо. Гена лежал на широком топчане взводного Стржельчика. Смотрел, не мигая в треугольную прорезь толстых домашних носков. У самого входа в палатку там, где ломаный-переломаный ландшафтом ветер шевелил подкову на сбитой из щелястых занозистых досок двери лежал покоем ленивый желтый свет. Резали его нежданные прозрачные тени. Быстрые и пугливые. Полосовали сомнениями и убегали, а свет оставался. Желтел, густел и на глазах у Генки становился твердым и угловатым, пока в одно мгновение не разбился на осколки, не растаял в молочных вечерних сумерках. И все для того, чтобы появиться вновь. Недорезанный императив! Генка, не вставая, протянул длинную и худую руку, потом вторую. Провернул до упора электрическую лампочку в патроне. Свет продолжился белым и холодным колером, а где-то через пару минут Гена нашел причину. Почему он согласился. Ведь не маленький и помирать жуть как не хочется. Но сперва, перед тем как самому с собой, наконец, согласиться, так Гене домой захотелось. До внутренней зудящей слезы. Ведь там мама, бабушка и еще кое-кто в диспетчерской их оптовой продуктовой базы. Может быть, Шахунья не лучшее место на Земле, но она приняла Генку. Самую белую ворону на всем белом свете. Когда Генка повестку получил, он пошел в военкомат. Все местные пошли. Не местные на родину историческую уехали. Ирек Хуснулин из параллельного класса в Грузию, а Петька Сидоров в Израиль. Генка их не винил и не оправдывал. Не было у него такого права. Да и желания не было. Зачем? Разве шахунец так мог поступить? Нет. А про чужих пусть чужие думают. Своим надо помогать и думать. Это половина причины. А вторая половина? Неудобно даже оглашать прописные истины. Это база. Фундаментальная штука. Она ровняет горы и иссушает реки. «Я чё не мужик?» — спросил сам