Она хотела забыть прошлое и старалась не вспоминать о доме. Даже сейчас, когда в памяти ненароком всплыли последние часы, проведенные в семейном кругу, она чувствовала, что поступила правильно. Ее отец хотел непременно выдать ее замуж за соседского сына-садовника. Но парень с глазами навыкате, хотя и отлично сложенный, нисколько ей не нравился, с ним даже говорить было не о чем. В тот единственный раз, когда она разговаривала с ним, он умудрился перечислить все сорта салата, выращиваемые в парниках, рассказать, как правильно высаживать вдоль аллей живую изгородь и как делают трельяж и шпалерник. А после посещения семейства Витри она окончательно поняла, что откажет ему.

Жених жил в доме с окнами на болото, с которого кормилась вся его семья. Она привыкла, что у нее дома пол покрывали навощенные плиты; здесь же вместо пола была утоптанная земля. Соломенные стулья, большой обшарпанный стол, фаянсовая печь, медный рукомойник и жалкий буфет составляли убранство единственной комнаты первого этажа. На втором этаже располагались две спальни, с кушетками и тюфяками; одна спальня принадлежала сыну, и в ней ему предстояло создавать семейный очаг. Мамаша Витри, высокая, сухая и смуглая, с грязными обломанными ногтями, строгим тоном перечислила обязанности супруги садовника: вставать в пять утра, в любую погоду и любое время года, работать до восьми вечера, перехватив среди дня миску супа или кусок хлеба — чтобы не тратить драгоценного светлого времени. Супруга обязана во всем слушаться родителей супруга, ибо отныне его семья станет и ее семьей.

Когда принялись обсуждать брачный контракт и приданое, которое приносил каждый из будущих супругов, ей стало еще противнее. Стоило старухе Витри услыхать, сколько серебра дают за будущей невесткой, как глаза ее алчно заблестели. Еще старик Пендрон обещал несколько месяцев подряд бесплатно поставлять будущим родственникам свежий навоз, что позволит увеличить урожай овощей, выращиваемых семейством Витри. В день помолвки и подписания контракта в присутствии нотариуса она представила себе, какая жизнь ждет ее рядом с увальнем-садовником, ужаснулась и, бросив коров, телят, быков, навоз, салат, ошеломленного жениха и оба оскорбленных семейства, сбежала из дома. Опасаясь, что ее станут искать, она отправилась в столицу и затерялась в людском море. Уязвленный поступком дочери, папаша Пендрон не захотел ее искать. Она опозорила семью, она больше ему не дочь, и он без промедления лишил ее наследства. Затем он слег и вскоре умер. Вдова быстро продала ферму, уступив ее за хорошую цену могущественному клану скотовладельцев из предместья, приобрела пожизненную ренту, обеспеченную ценными бумагами ратуши, и, заручившись гарантиями нотариуса, удалилась в свою родную Бургундию.

Поначалу Маргарита Пендрон скиталась по улицам, устраиваясь на ночлег то среди бочек на набережной Рапе, то на набережной Сен-Поль, то в дровяных пирамидах в Дровяном порту, где сплавленные по реке бревна и прибившиеся к берегу куски дерева складывали в высокие штабели, треугольные или квадратные, а древесный хлам сваливали в кучи. Башни и кучи быстро обретали своих жильцов, и по утрам, едва проснувшись, разношерстные обитатели сих незаконных поселений выползали из своих тупичков, улочек, убежищ и тайников и растворялись в столичном городе. Несколько луидоров, которые ей удалось украсть у отца, быстро закончились, но она умела читать и писать, и, продавая свое умение самым бедным, она сумела продержаться до зимы. Однажды, зимним вечером, доведенная до отчаяния холодом и голодом, она встретила прилично одетого молодого человека, который отвел ее к себе в дом, отогрел и сделал своей вещью, игрушкой для получения удовольствий. Он хорошо одевал ее и кормил, а потом через своего зятя, дворецкого в доме герцога де Ла Врийера, пристроил на место. Она обрадовалась, что наконец-то нашла работу, но радость быстро испарилась, так как ей пришлось пополнить армию служанок, выносивших ночные горшки и помои. Вдобавок женская прислуга, исполнявшая тяжелые и грязные работы, постоянно подвергалась грубому обращению слуг рангом повыше.

Вскоре она сообразила, что, если доставлять удовольствие дворецкому, можно избежать любых неприятностей. Овдовевший два года назад, дворецкий не переносил одиночества и волочился за всеми юбками, что населяли особняк Сен-Флорантен. Сначала она сопротивлялась его ухаживаниям, хотя страх оказаться на улице не покидал ее. Она открылась своему покровителю, но тот рассмеялся ей в лицо и посоветовал уступить. Она была молода и красива, и ее новый любовник воспылал к ней поистине пламенной страстью. Через некоторое время ей захотелось избавиться и от начавшей ее тяготить связи, и от назойливого внимания старика, которому она уступила исключительно из страха потерять работу; но она не знала, как это сделать. Желая отделаться от старикашки, она изобретала сотни предлогов и причуд, включая интрижки с другими, более молодыми слугами, и, надеясь, что станет ему противна, не скрывала от него своих похождений. Он ревновал, устраивал ей дикие сцены, но с каждым разом все сильнее жаждал ее любви.

Она смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Впрочем, по сравнению с событиями трехдневной давности, все это сущие пустяки. А вот три дня назад… при этом воспоминании ее снова охватила дрожь. В тот вечер, к концу работы, неожиданно явился ее любовник и покровитель. Чтобы незаметно выскочить на улицу и сесть к нему в фиакр, ей пришлось воспользоваться черным ходом. Они ехали долго, а когда приехали, он повел ее в незнакомый дом, где заставил переодеться в непристойное платье. Почему она позволила ему распоряжаться собой как игрушкой? О том, что происходило потом, вспоминать было противно. Как она до такого докатилась? Потрясенная разнузданным развратом, правившим бал в незнакомом ей доме, напуганная исступленными воплями, она была сама не своя и не осмелилась протестовать. В тот вечер она увидела, каким необузданно-жестоким может быть ее молодой любовник, и с тех пор не может думать о нем без содрогания.

Легкий ветерок пригнул пламя свечи, фитилек затрещал и потух, распространив вокруг себя резкий запах горелого. Этого только не хватало! У нее не нашлось огнива, чтобы вновь зажечь свечу. И хотя она знала, что стоит одна в пустой кухне, ее медленно охватывал липкий страх. Вскоре ей показалось, что рядом кто-то есть. Наверное, это какая-нибудь мелкая живность или насекомые, что в начале осени наводняли теплую кухню в поисках пристанища на зиму. За спиной раздался треск, и ей почудилось, что кто-то проскользнул совсем близко от нее. Собравшись с духом, она заставила себя обернуться, но в темноте ничего не увидела. Ей показалось, что в кухне неожиданно стало душно, и, охваченная паникой, она часто задышала. В необъяснимом порыве она рванулась к лестнице, ведущей на верхние этажи, но невидимая рука схватила ее и притиснула к мускулистой груди. Жуткая боль пронизала шею; она потеряла сознание, а потому не поняла, что умирает, исторгая потоки крови.

Ранним утром помощник повара обнаружил в кухне два тела: задушенной Маргариты Пендрон и раненого дворецкого Жана Миссери; дворецкий был без сознания. Рядом с ним, в алой луже, растекшейся по каменному полу, валялся нож.

Время раскрывает тайны; время рождает возможности; время подтверждает правоту добрых советов.