– Два года назад. Он звонил и просто рыдал в трубку.

– Какая странная жизнь. Какие непонятные человеческие чувства. Ведь они всю жизнь прожили врозь. Правда, у них не было поводов для разочарований.

– Не понял?

– Понимаешь, чем больше отдаешь в любви, тем больнее разочарование.

– Ты считаешь это единственным вариантом?

– А разве есть другие?

– Не думал.

– А зря.

– Чего зря?

Я промолчала. Видимо, в папе заговорила старческая наивность или старческий романтизм. А какой был красавец, умница, воспитанный, аккуратный, образованный и обаятельный. Правильно было написано на кольце царя Соломона: все проходит. Правда, на обратной стороне того же кольца еще грустнее: и это пройдет.

– Но жена есть жена, – сказал папа с пафосом.

– Брось. Это фантазии на тему жены.

Ну, почему мы не говорим никогда о простых житейских делах, о простых человеческих потребностях? Невероятно тяжело молодым мужчинам и молодым женщинам друг без друга. Без жарких тел, страстно и нежно прижатых друг к другу. Ведь не секрет, что за немецкими частями ехали публичные дома. А у нас в навязывании жесточайшей морали, была черствость и равнодушие к тем, кто на фронте и к тем, кто работал в тылу. За что осуждали женщин, истосковавшихся по ласке? Что делать молодому мужчине без женского тела?

Все папа знает без меня. К чему говорить об этом вслух. Я промолчала.

– Доченька, не нужно так жестко.

– Я не жестко, я грустно.

История нашего, то есть моего и папиного, знакомства с Зауром была, с одной стороны, тривиальной, с другой – как будто бы предначертанной.

Прошло четырнадцать лет после окончания войны. 1959 год. Я поехала с папой в Ленинград. Он много уделял внимания моему воспитанию.

Однажды под вечер очень уставшие мы не шли, а брели по Невскому в поисках кафе. Просто, поужинать. На старом доме висела большая вывеска “Баррикады”. Двери открыты. Лето. Стоят столики, за ними сидят и едят люди.

Ну вот, наконец, мы сели, и дали отдых уставшим ногам. Еще не успела подойти официантка, как красивый восточный мужчина подошел и попросил разрешения сесть за наш столик. Все остальные были заняты. Пока ждали заказ, пока не спеша, ужинали, начался, как обычно бывает, разговор ни о чем, который плавно перешел на тему детей, семей и работы.

Так произошло знакомство с Зауром Мамедовым. Не помню его национальности. Знаю только, что уроженец Кавказа. Видимо, в этот вечер ему было особенно грустно и одиноко. А может быть, папа, его ровесник и тоже фронтовик, и я, почти ровесница его младшей дочери, вызвали в нем обострение этих чувств.

На каком-то этапе разговора он начал свой долгий, очень откровенный и очень горький монолог.

В июне сорок первого сдал последний экзамен в школе. Молодость полна планов. Хотя осуществление их было для него очень проблематично, так как папа, директор школы, и мама-учительница еще с 1939 года отбывали срок в лагере, где-то в Сибири. А может, уже и не отбывали. Он так ничего и не узнал о них. Практически безграмотные бабушка с дедушкой и тетя с дядей безропотно растили его. Что ожидало впереди сына врагов народа? Сегодня мы все уже знаем. Но это сегодня. И то не все. То есть, почти ничего. А тогда, во второй половине июня, началась паника. Всех забирали на фронт. Всех – это мужчин, начиная с 18 лет. Заур – красивый, высокий 17-летний мальчик, обманув всех, кого только можно было обмануть, покинул с мужчинами городок. А может, те, кого он обманывал, не возражали быть обманутыми? Он молодой кавказский мужчина уехал защищать Родину, уехал навсегда. Он считал, что обязан защитить свое государство, руководители которого, ничего не объясняя, оставили его сиротой. Зачем?

17-летний кавказский мальчик Заур Мамедов не знал, что первая задача государства – защищать граждан. Он шел защищать это государство, хотя уже тогда было понятно, что оно перед ним не имело никаких обязательств. Вряд ли понимал: за что шел воевать. За свободу, демократию, равенство, сытость, перспективы? Да он и слов таких не знал. Не имел представления о содержании каждого из них. Не знал, как, впрочем, почти все, что война не только не решает накопившиеся проблемы, но создает еще большее количество проблем.

Это был общенародный патриотический порыв. И он ему поддался. Это дело мужской чести? Это его долг перед страной? А какой долг был у страны перед ним? Перед всем народом? В чем он выражался? Как государство покаялось потом, как объяснило свою вину перед изнасилованными девочками, растерзанными детьми, убитыми стариками, преданными партизанами? Ни до войны, ни после так никто и не узнал, как должно быть устроено справедливое общество, ответственное перед жителями страны. И как жители должны относиться к тем, кто олицетворяет государство.

Если бы не бабушка с дедушкой, у Заура была прямая дорога в детский дом для детей врагов народа, после которого ни о каком образовании не могло быть и речи. А ведь любовь к рисованию у него проявлялась с детства.

Ко дню нашего знакомства он – такой красавец, умница, интеллигент был абсолютно одинок. Мама с папой не вернулись. Все попытки узнать об их судьбе хоть что-нибудь сводились к бесполезным отпискам или оставались без ответа. Их даже не реабилитировали. Во всяком случае, нигде в архивах не было такой маленькой, серенькой, скромненькой бумажечки о чете Мамедовых.

Немцы вроде бы Кавказ не оккупировали, но в конце войны оказалось, что бабушка с дедушкой и тетя с дядей то ли погибли, то ли умерли от голода. За что?

Я не помню всех подробностей, как он попал в плен, как бежал, как оказался на территории Франции и как попал в дом врача в провинциальном французском городке. Все это Заур рассказал нам в первый же вечер в кафе “Баррикады” на Невском.

У врача была дочь. А дальше – все, как должно было быть. Молоденькая француженка и красивый кавказский мальчик. Они поженились, они обвенчались. Не знаю, как могла католичка обвенчаться с мусульманином. Но Заур не раз говорил, что они обвенчаны. А может, он был христианином?

Родились две девочки. Закончилась война. Хотелось побывать дома. Узнать о маме с папой, о бабушке с дедушкой. Показать жене свою страну. Но на границе Западного и Восточного Берлина его силой оторвали от родных девочек. Они – на Запад, он – на Восток.

К моменту нашей встречи он ничего не знал о них. За это время закончил Ленинградский строительный институт, стал архитектором. И оставался один. Далеко-далеко