Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проходя мимо витрин с застывшими в ожидании работы и денег девушками, я задумалась о том, как славно к вопросу половых отношений мы приклеили слово “мораль”, под которым подразумеваем, как идеал, единственного партнера и ни-ка-ких новых впечатлений. Почему в Советском Союзе эту часть человеческой жизни так ограничили в познании и назвали угрожающим словом “нравственность”? Для чего?
А Запад другой. К услугам каждого в любом кафе и ресторане этого квартала наркотики в еде, в питье и в россыпь. Но не всем это надо.
В одном городе: Анна Франк и квартал “Красных фонарей”.
А в десяти минутах ходьбы дом, наверно все помнящий. Интересно, у камня есть память? Он помнит еврейскую девочку, которая, несмотря на голод, холод и страх, писала дневник? В ее положении оказалось очень много мальчиков и девочек, но дневник, от которого до сих пор сжимается сердце, писала только она. Может, не зря в Библейской энциклопедии 1891 года написано: еврей от слова eber, что означает пришелец другой земли. Она оказалась не такой как все, и оставила нам всем память.
Она писала до своего последнего детского дня, до своего последнего дня на Земле.
Я думаю, если ребенок писал дневник в нечеловеческих условиях, он надеялся жить, надеялся, что закончится война. Девочка надеялась, что вырастит, и у нее будут дети. Но ни она, и никто на всем свете не мог представить, что ровесницы ее не родившихся внучек будут в этом же городе торговать собой.
Я шла по улицам Амстердама удивленная, расстроенная, растроганная, восхищенная и думала о том, как много незначительных событий огорчают нас, как часто мы недовольны по мелочам.
Видимо, не зря говорят, что мы недовольны миром, когда на душе относительный покой.
У каждого из нас свои интересы, свой мир, свои представления о нем. А какой он, этот мир, по-настоящему? Кто знает?
Я гуляла по уютному центру. Узенькие улочки, где нет домов выше трех-четырех этажей. Бесконечные каналы. А в современных районах уже высокие здания. И это в городе, в котором везде вода. Шумная площадь Дам. Тут и огромное старинное здание муниципалитета, которому не мешает работать шум, и обелиск Славы, в честь погибших во время последней войны. Магазины, кафе, рестораны, гостиницы. Музей мадам Тюссо. Там, рядом с восковыми фигурами, меня сопровождал страх, а может, беспокойство, а может, нервное напряжение. Впечатляет, но почему-то не очень интересно.
Наконец-то сбылась моя мечта – я увидела Ван Гога на полотнах. Что-то смущает меня в его живописи. С одной стороны, изумительные портреты, с другой – примитивный рисунок и надорванные мазки. Сочетание ярких красок и тоски. Интересно, если бы ни брат Тео, кто бы заинтересовался его картинами? В огромном музее, который носит имя Ван Гога, есть залы с полотнами Кандинского и Малевича. Стояла и долго-долго смотрела. Никаких чувств: ни эстетических, ни ассоциативных. Видимо, не мое.
А назавтра поездка по Большой Голландии. Маленький Утрехт с населением 70 тысяч восхищает тем, как сохранена старина. Дома XVII-XVIII-XIX веков прекрасно отреставрированы. Брусчатка мостовых, мостики через каналы – все в идеальном состоянии. Так и кажется, что в дверях одного из домов появится герой сказок Андерсена. А еще в городе – университет и лучшая в Европе консерватория со старинным концертным залом. Вот и решение вопросов провинциальных городов.
А Роттердам! Единственный в Голландии, разрушенный во время войны до основания. Современный красавец. И конечно же тихая, аристократично-официальная Гаага. Города, из которых не хочется уезжать.
Я давно читала книгу “Дневник Анны Франк”, не помню, сколько ей было. Но не больше 14. Сколько же детей такого возраста у нас в стране было в партизанских отрядах.
Помню, Заур рассказывал, как вместе с ним – семнадцатилетним, всеми правдами и неправдами пытались уйти на фронт пятнадцати – шестнадцатилетние мальчишки.
Папа до конца своих дней вспоминал шестнадцатилетнего мальчика из детского дома – Володю Федотычева, который очень хотел учиться. Для него папа, студент университета, был кладезем знаний и мудрости. Он задавал много вопросов, которые поражали своей глубиной.
– Зачем развивать мозг? Чтобы стать более агрессивным? Разве животный мир знает организованные войны?
Разговор почти всегда начинался со слов: я после войны буду учиться, я понимаю, что это тяжело, но потерять знания невозможно.
Папа объяснял ему, что много знать – это еще не все, значительно важнее правильно мыслить. Потому, что знание – это опыт других, а понимание – твой собственный опыт.
А когда он рассказывал о теории развития разума, в общем-то, пересказывая “Тайную Доктрину” Елены Блаватской, Володя слушал, затаив дыхание, не перебивая ни одним вопросом. Папа говорил, что это одна из множества теорий, но уж очень интересная.
Она разделила развитие разума на пять этапов, растянувшихся на сотни миллионов лет.
Считала, что первый – был уплотнением духа, и назвала его ангелоподобным.
Второй – решила, что дух стал более плотным, и назвала призракоподобным. Уж, из каких соображений она описала их – не понятно, но утверждала, что был этот дух огромных размеров, проходил через любые преграды, однополый и размножался почкованием.
Третий – назвала красивым словом “лемурийцы” и даже описала их: физическое тело, рост 40 – 60 м, однополые, четверорукие, двуликие, трехглазые.
Блаватская утверждала, что на смену им пришли другие – поздние лемурийцы, которые были пониже: рост 10-20 м, одноликие, двурукие, двуногие. И что было это два-три млн. лет. Что была это самая развитая раса. Она утверждала, что их знания записаны на “Золотых пластинах”. Только где они? Кто их видел? Кто пытался их расшифровать?
Четвертый – назвала Атлантами. Были они ростом пять-шесть м, что похожи на современных людей, но между пальцами перепонки.
Последний всемирный потоп произошел 13,5 тыс. лет тому назад. И вот после этого на чалась новая, пятая наша эра – арийцев.
У ранних арийцев рост был 3-4 м.
Папу больше