четвёртую!»

В школу, где, говорят, учатся цыганские дети.

Жалко, что меня туда никогда не переведут, я хорошо учусь. Мне бы хотелось встретить Яшку-цыгана. Я ещё не могу сформулировать, зачем.

Когда я стану взрослой, я встречу цыганских мужчин. Сначала я встречу их на Люберецком кладбище в виде удивительных надгробий: для цыганских захоронений выделен отдельный участок, самый видный, при входе, бандиты — чуть дальше и правее, Герои Советского Союза и прочие условно-почётные в системе ценностей могильщика граждане — в глубине. Цыганские надгробия огромны, черны и монументальны и предполагают обязательное изображение усопшего в полный рост. Здесь есть авторитетные бабушки в платках, ста юбках и с красивой трубкой в руке, но в основном это мужчины, ни одного из которых я бы пожилым не назвала. Бывают лысые, с обвисшими усами, отдалённо напоминающие основателя «Песняров» Мулявина; но в основном это довольно молодые несимпатичные мужчины, полностью лишённые мужского магнита, — хотя жанр надгробий, наверное, того и не предполагает. Но ведь часто смотришь на такой памятник — особенно в бандитской части кладбища — и живо представляешь себе женщину, которая любила его живого, пела с ним в караоке «Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье», ревновала к бывшей, ждала со стрелок и однажды не дождалась.

А тут нет. В цыганской старой колдунье с трубкой больше секса, чем во всех рядом похороненных цыганских мужиках, вместе взятых.

Эх, Яшка, Яшка.

Потом были цыгане Эмира Кустурицы и Горана Бреговича. И я стала больше понимать надгробия на Люберецком кладбище — не, мужики, я не сразу разобралась, вы уж простите, так вот вы какие были, эх, поболтать бы нам. Что-то вашего полку, я смотрю, прибыло тут.

Не знаю, но почему-то с цыганами связана вся моя жизнь. Я немного пою на цыганском (романи чиб), вот любимая про ручеёк, незатейливая:

А маре гошае чая, Шепни богала огния, Ромалэ лэ лэ тэ чава лэ лэ. А пре капуста приняли, Меняют чай полопаны, ромалэ. Лэ лэ тэ чава лэ лэ ромалэ, Лэ лэ тэ чава лэ лэ.

Если надо, сумею сделать «чёрное яйцо», меня в тюрьме цыганки научили — не знаю, зачем мне это знание, но червяка в желтке вы увидите, конечно, для этого мне достаточно вашей внушаемости и маленького кусочка резиночки — такой, какими деньги перевязывают. А ещё я могу поставить на вашей жизни крест, а потом снять сглаз. Для этого мне потребуется маленький кусочек воска или парафина под ногтем, чтобы было незаметно. Я попрошу у вас лист белой бумаги и самую мелкую денежную купюру. Купюру я сожгу, а пепел развею над белым листом. И пепел ляжет в отчётливый крест. О-о-о-о, вас сглазили, проклятье на деньгах, тащите сюда всё. На самом деле я незаметно расчертила бумагу ногтем, под которым воск. А могла бы и сердечко нарисовать. Собственно, я его всегда и рисую, когда показываю цыганские фокусы.

Да, про тюрьму. Тюрьма — здоровенный кусок моей жизни, очень занимательный. Я спасала мужчину, с которым на тот момент рассталась. Скорее, расставалась. Алексея посадили в 2008-м, и довольно быстро стало понятно, что скелеты в его шкафах не будут им заниматься, пришлось впрягаться. То, что я увидела в тюрьме, потрясло меня. К тому времени я была журналистом с большим стажем и всякими ненужными регалиями, и я была самонадеянной и глупой — думала, что хорошо знаю страну, в которой живу и которую люблю.

Это было безумием — так думать. Тюрьма — это и есть Россия. Не в смысле тюрьмы народов, а в смысле быта, культуры, традиций, повадок, понятий. Мы — страна тюремной культуры, где любая учительница младших классов допоёт вам с начала до конца «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла» и любой охранник в супермаркете ознакомит вас с творчеством Михаила Круга.

Тюрьма принесла мне много знаний и многие печали. Мужчину, которого я почему-то стала считать своим, я вытащила. Два раза.

Потом он меня предал. Сильно, внезапно и исключительно не вовремя, когда я и сама была ёжиком, которого расправили животом наружу. Не успела перегруппироваться, удар был сильный. Вот до той самой психогенной амнезии.

Нормально, справилась. Мне сказала это в тюрьме цыганка, с которой я как-то пересеклась на длительном свидании в тюремном общежитии, КДС (комнаты длительных свиданий), — они пришли табором и почти испортили моё хрустальное настроение, но мы справились и почти подружились. Старшая цыганка сказала: «Дай погадаю». Я ответила: «Давай я сама тебе погадаю», и она протянула руку. Я рассказала ей всё, водя пальцем по её буграм и линиям: вот твой дом, вот твой мужчина в казённом доме, вот здесь свобода, а здесь новый срок, а вот тут другая женщина, моложе, тоже цыганка, он уйдёт и забудет тебя, но можно приготовиться сейчас и немного поворожить. Не знаю, зачем я всё это ей сказала, я к тому времени видела, как это бывает. Цыганки — отличные психологи, и та, неграмотная тётка сильно средних лет, прекрасно меня поняла.

— А ты хорошо гадаешь, родное сердце.

— Прости.

— Твой мужчина от тебя не уйдёт.

— Нет.

— Но он предаст тебя.

— Нет.

— Да, родное сердце. Я поколдую, чтобы тебе не было больно. А ты помолись за меня.

Похоже, она сделала это. А я нет. Я не умею.

Юра и Фидель

Я давно сообразила, что главное влияние на мои отношения с окружающим миром оказали три человека: Фидель Кастро, Юрий Гагарин и моя бабушка. Ну вот представьте себе: вам шесть лет и вы уже начали соображать. Самый страшный хулиган в детском саду Вадик Жабин (да, как можно забыть это имясочетание) не даёт проходу — причём только тебе, и ты уже соображаешь, что это неспроста. Даже он ещё не понял — а ты уже начинаешь догадываться. Просыпаются зачатки сексуальности и ощущения мира — такого счастливого, потому что ты