Кто он такой, чтобы сомневаться в мудрости Эдмунда? Возможно, ему захочется иметь столько де детей, когда ему будет тридцать восемь.

Когда Энтони в тот день вернулся домой, был поздний вечер. Он вернулся из долгой и утомительной поездки с Бенедиктом, и как только толкнул дверь Бриджертон-хауса, наследственного дома семьи Бриджертонов, как увидел свою десятилетнюю сестру, сидящей на полу. Бенедикт все еще оставался в конюшнях, поскольку проиграл один глупый спор Энтони, и по его условиям ему предстояло протереть и почистить обеих лошадей. Энтони резко остановился, когда увидел Дафну. Достаточно странно было видеть сестру, сидящей на полу, посередине основного холла. Гораздо более странно было то, что Дафна плакала.

Дафна никогда прежде не плакала.

– Дафф, - сказал он нерешительно, слишком молодой, чтобы знать, что делать с плачущими особами женского пола, и задающийся вопросом, научится ли он когда-нибудь. - Что…

Но прежде, чем он успел закончить свой вопрос, Дафна подняла голову, и огромное горе в ее больших карих глазах, ударило в его сердце, как нож.

Он отступил назад, неожиданно поняв: что-то случилось, что-то ужасное.

– Он мертв, - прошептала Дафна, - Папа мертв.

На мгновение, Энтони был уверен, что ослышался.

Его отец не может умереть. Другие люди умирают молодыми. Как его дядя Хьюго. Но Хьюго был маленьким и слабым. Ну, по крайней мере, меньше и слабее Эдмунда.

– Ты не права, - сказал он Дафне, - Ты не можешь быть права.

Дафна покачала головой.

– Элоиза сказала мне. Он был…это было…

Энтони знал, что не должен трясти сестру, когда она в таком состоянии, но ничего не мог с собой поделать.

– Что это было, Дафна?

– Пчела, - прошептала она, - Его ужалила пчела.

Некоторое время, Энтони мог лишь пораженно смотреть на нее. Наконец, хриплым и незнакомым голосом, он сказал:

– Человек не умирает, из-за жала пчелы, Дафна.

Она ничего не сказала, лишь сидела на полу, и судорожно глотала слезы.

– Он прежде уже был ужален пчелами, - сказал Энтони, повышая голос, - Я был с ним. Мы оба были ужалены. Мы натолкнулись на пчелиное гнездо. Меня пчела ужалила в плечо, - его рука сама поднялась, чтобы коснуться места, где много лет назад его ужалили пчелы.

Шепотом он добавил:

– Его пчела ужалила в руку.

Дафна лишь уставилась на него с пугающим выражением лица.

– Он был в полном порядке, - настаивал Энтони.

Он слышал панику в своем голосе, и знал, что напуган видом сестры, но был бессилен контролировать это. - Человек не может умереть от пчелы!

Дафна покачала головой, и ее глаза внезапно постарели лет на сто.

– Эта была пчела, - сказала она безучастным тоном, - Элоиза видела. Он просто стоял, а затем он был…он…

Энтони почувствовал, как что-то странное с ним твориться, как будто его мускулы готовы вылезти из-под кожи. - Какой он был потом, Дафна?

– Он был мертв, - она выглядела изумленной, будто не верила в то, что говорила.

Энтони оставил Дафну в холле, и, прыгая сразу через три ступеньки, помчался в спальню родителей. Конечно, его отец не умер. Человек не может умереть от жала пчелы. Это не возможно. Полный бред. Его отец молодой и сильный. Он высокий и широкоплечий, достаточно мускулистый, и крошечная пчела не могла убить его.

Но когда Энтони достиг верхнего холла, он мог сказать, судя по напряженной и крайней тишине, повисшей в воздухе, и по многочисленным застывшим слугам, что ситуация была очень мрачной.

И их жалостливые лица…последующую часть своей жизни, он часто видел во сне их застывшие жалостливые лица.

Он думал ему придется проталкиваться к спальне родителей, но слуги расступились перед ним, как перед Моисеем расступилось Красное море, и когда Энтони повернул ручку, он знал.

Его мать сидела на краешке кровати, не плача, не издавая ни звука, лишь держа в своих руках руку отца, и раскачиваясь взад и вперед.

Его отец лежал неподвижно. Неподвижно как… Энтони не мог подобрать слов.

– Мама? - тихо позвал он ее.

Он уже в течение долгих лет не называл ее так; с тех пор, как он уехал в Итон, он называл ее всегда “Матерью”.

Она медленно повернулась к нему, как будто слыша его голос издалека.

– Что случилось? - прошептал он.

Она покачала головой, ее глаза были безнадежно далеко.

– Я не знаю, - ответила она.

Ее губы остались приоткрытыми, как будто она хотела что-то сказать, а затем забыла что.

Энтони сделал несколько шагов вперед, его шаги были неуклюжие и судорожные.

– Он ушел, - наконец, прошептала Вайолет, - Он ушел, а я…ох, Господи, я… - она положила руку на живот, круглый и полный из-за ребенка, - Я сказала ему - ох, Энтони, я сказала ему - она выглядела, так, как будто сейчас рассыплется на маленькие кусочки.

Энтони с трудом сдерживал слезы, которые жгли его глаза, он двинулся в ее сторону.

– Все в порядке, мама, - пытался он ее успокоить.

Но знал, что все не в порядке.

– Я сказала ему, что это должно быть наш последний ребенок, - задыхалась она, рыдая на плече Энтони. - Я сказала ему, что не смогу вынести еще одного, и мы должны быть осторожны, и… Господи, Энтони, я бы все отдала, чтобы он был сейчас здесь, и у меня была бы возможность дать ему еще одного ребенка. Я не понимаю. Я просто не понимаю…

Энтони мягко обнимал ее, пока она рыдала. Он ничего не говорил; казалось, никакими словами нельзя было ослабить боль в его сердце.

Он тоже ничего не понимал.

* * *

Доктора приехали в тот день позже вечером, и были крайне расстроены. Они слышали прежде о похожих случаях, но ни один из них не был таким молодым и сильным. В нем было столько жизни, столько силы, что никто не понимал, что произошло. Известно было, что младший брат виконта Хьюго внезапно умер в прошлом году, но такие вещи не обязательно должны повторяться в семье. И хотя Хьюго умер снаружи дома, никто не нашел на его коже жала пчелы.

Хотя, тогда никто и не искал.

Никто не может понять, в чем дело, говорил доктора снова и снова, пока Энтони не захотелось раздавить их всех. В конечно итоге, Энтони выгнал их всех из дома, и поместил свою мать в постель. Им пришлось перенести ее в запасную спальню; она не могла заснуть в кровати, которую долгие годы делила вместе с Эдмундом.

Энтони также сумел отправить в кровати всех своих шестерых братьев и сестер, сказав им, что у них будет разговор утром, и что все будет хорошо, он позаботится о них так, как хотел бы их отец.