Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только то, что она сочла неприемлемым, нам предстояло развеивать по песку, из которого она нас сформировала.
Мне было интересно, примет ли ее пламя какую-нибудь часть тела Атона, когда он сам умрет, или мы похороним его целиком. Ведь в нем не осталось ничего чистого.
Я задавалась тем же вопросом и в отношении себя.
Отец не остался, чтобы посмотреть, как жрецы сметают останки Джобы в гладкую золотую урну. Он не собирался быть тем, кто развеет ее прах по дюнам. Его темные глаза встретились с моими, когда он направился к нам, трем своим дочерям.
Зарина, самая старшая, высоко держала голову и всегда молчала в присутствии отца. Атон верил, что Сол выберет ее своей наследницей. Только была ли она вообще частью богини солнца? Я не могла почувствовать от нее и намека на тепло. Зарина была высокой, гибкой и достаточно красивой, но казалось, эта девушка сделана из чистого льда. Такая же холодная, как и отчужденная.
Отец одобрительно кивнул, проходя мимо нее. Затем он, пропустив короткий поклон, что бездумно отвесила старшая дочь, сосредоточился на Ситали, которая стояла между Зариной и мной.
Ситали ненавидела меня почти так же сильно, как я ненавидела ее. Она была на год старше и верила, что моя мать была причиной того, что Атон убил ее мать. Ситали была глупой. Она обвиняла женщин, а не отца в постоянной смерти, что присутствовала в нашей семье.
Ситали не была такой статной, как Зарина, – почти на голову ниже меня и очень худая. Тонкие черты скрывали от большинства людей суровое, жадное сердце. Однако я знала ее лучше остальных. Глаза, темно-карие с оттенками темно-серого и острые, как осколки стекла, часто кричали, даже когда губы оставались закрытыми. Эти глаза были обращены ко мне. Улыбка играла на ее неповрежденных, идеально изогнутых губах.
Отец кивнул Ситали, и она низко поклонилась – ниже, чем требовал обычай. Ситали всегда выходила за рамки. Начиная с подобных случаев, когда она отчаянно пыталась привлечь внимание отца, заканчивая ее бесчисленными попытками убить Зарину и меня.
Всегда за пределами…
Отец остановился передо мной. Мой взгляд упал на ожерелье с воротником из бисера – смесь голубого, зеленого и золотого. Он приподнял мой подбородок, от чего челюсть щелкнула по моему языку. Я перевела взгляд на его лицо.
– Поскольку ты прервала уход Джобы, тебе будет поручено рассеять ее прах, – сказал он, ожидая моей реакции.
И снова моя воля оказалась сильнее его.
Отец вновь посмотрел на меня: мускул дрогнул на его челюсти, тонкая верхняя губа скривилась в отвращении. Он пошел прочь. Двое из старших жрецов с трудом поспевали за его пышущей гневом походкой. Мышцы на плечах и спине Атона вздувались с каждым шагом, а горячий ветер развевал его плиссированный белый килт в стороны, как будто пытался столкнуть отца с плоской вершины храма. Как бы мне этого хотелось!
Мужчины исчезли из виду, спустившись по большой лестнице, что вела на каменную улицу, к Дому солнца – дворцу, который когда-то был моим домом, безопасным местом, где я была любима и желанна. Теперь же это место стало не чем иным, как тюрьмой.
Зарина тихо удалилась, подняв голову и расправив плечи. Хоть она и последовала за отцом, но благоразумно держалась от него на расстоянии. Ситали наблюдала, как жрецы заканчивают работу, сметая то, что осталось от Джобы, в большую золотую урну. Один из прислужников отца закрыл огромный сосуд крышкой и поднял его, чтобы лучи Сол отразились от ее идеальной полированной поверхности.
– Наслаждайся своим временем в дюнах, сестра, – насмехалась Ситали. – Скоро ты сама присоединишься к песку.
Я сверкнула глазами:
– А как насчет тебя? Когда Сол выберет Зарину, как думаешь, что будет с тобой, Ситали? Тогда ты ему больше не понадобишься.
Она откинула свои длинные темные волосы с плеча и скрестила руки на груди.
– У отца нет причин убивать меня. Я никогда не противлюсь его воли.
– Возможно, так и есть. Возможно, вместо этого он продаст тебя тому, кто больше заплатит.
Она прищурила свои темные глаза. Я была права, и она это знала. Отец не любил своих дочерей. Он никого не любил, кроме себя и власти, которую давала ему должность Атона.
Меня бы не удивило, если бы он убил нас троих только для того, чтобы Сол не выбрала преемника и оставила его у власти. Я верила, что только страх вызвать гнев богини удерживал отца от подобного.
Ситали оставила меня и последовала за Зариной. Их безупречные платья развевались на сильном ветру, пока они спускались по ступеням храма, мощенных камнем, чтобы войти в Дом солнца. Глава отцовской стражи задержался у подножия лестницы. Он пошел в ногу с Ситали, намереваясь проводить моих сестер домой. Он знал, что лучше не ждать, пока я присоединюсь к ним.
Отец сделал вид, что единственная причина, по которой я понесу Джобу в дюны, заключалась в том, что сегодня я заслужила наказание. Однако никто и так не сомневался, кому из дочерей Атона будет поручено отнести Джобу обратно на песок. В семь лет я унесла в дюны урну с прахом моей матери, а после уносила все остальные. Четвертой, пятой, шестой и седьмой жены отца. Все они были мертвы.
Убиты его руками.
Никто не мог – или, возможно, не хотел – родить ему наследника.
Отец думал, что поручить мне такую жуткую работу было наказанием, но я считала большой привилегией и честью нести пепел и кости женщин, которые ненавидели его. Ибо это нас роднило.
Изнуряющая жара, которая давила на нас, медленно спадала. Как только на камне, где лежала Джоба, ничего не осталось и была произнесена тихая молитва Сол, все жрецы, кроме одного, молча удалились в храм, а богиня поднялась выше, возвращаясь к себе на небеса.
Возможно, богиня солнца давала передышку, оставив его в качестве жреца, избранного, чтобы сопроводить меня в дюны.
Киран был моим другом.
Узнай кто-нибудь об этом, даже права и привилегии, связанные с его должностью, не смогли бы спасти парня от отцовского гнева, но Киран отказывался разрывать нашу дружбу только из-за обязательств жреца. А мне не хватало сил отказаться от его доброты и поддержки.
Длинные волосы Кирана были зачесаны назад и аккуратно завязаны на затылке. Он встал, держа в руках тяжелую урну, и терпеливо ждал меня, как сделал бы любой из жрецов. Я направилась к нему, и наши взгляды встретились, но ни один из нас не осмелился заговорить. Не здесь.
Когда Киран посмотрел на мою губу и теперь уже засохшую кровь на моем подбородке, его челюсть сжалась. Кроме этого крошечного намека, ничто не выдавало его чувств. Он оправдывал ожидания других – притворялся доброжелательным, скромным жрецом.