Он завоевал свободу для всех тюрок, восстановил наш эль. И вот, в который раз, до меня дошли сведения, что против нас злоумышляют три хана, от трех сторон света. Главный недруг у нас прежний — хан табгачей. Он подстрекает против нас наших врагов — народ десяти стрел14 и кыргызов. Если мы ничего не предпримем, то они объединят свои силы и к началу лета будут здесь. Что думаете, беги?

— Разреши мне, светлый хан! — попросил слова молодой Кюль-тегин, поднимаясь со своего места. Капаган-хан ответил благосклонным кивком головы. — Табгачи набрали большую силу. Их хан натравил на нас двух наших злейших врагов. Его лазутчики рыщут шакалами по степи — пытаясь взбунтовать против нас наших собственных подданных! Я спрашиваю: доколе мы будем это сносить? Не пора ли проучить табгачей, да так, чтобы они запомнили этот урок надолго! — горячился он.

Среди собравшихся пробежал одобрительный шепоток.

— Как только сойдет снег, я предлагаю идти на табгачей. Нанести небольшими силами отвлекающий удар на Ордос15, а когда они перебросят свои основные силы туда, обойти их, и ударить отборными войсками на Чанъань. Мы утопим Китай в крови, а затем принудим хана табгачей к миру. Тем самым мы разрушим коалицию против нас, так как, видя участь подстрекателя, который будет ползать у твоих ног, светлый хан, ни десять стрел, ни кыргызы не решатся выступить против нас. И мы будем бить врагов поодиночке.

План Кюль-тегина был воспринят благосклонно, как собравшимися вельможами, так и самим Капаган-ханом. В сложившейся для его народа критической ситуации это было, на первый взгляд, лучшим решением. Один только мудрый Тоньюкук придерживался другого мнения. Он попросил слова, как только стихли одобрительные возгласы, которыми собравшиеся наградили Кюль-тегина.

— Ты слишком молод, доблестный Кюль-тегин, — сказал добродушно старый лис, — и это оправдывает твою горячность. Но старый Тоньюкук достаточно пожил на свете, чтобы понять — всегда нужно трезво оценивать свои силы. Тем более это важно в предстоящей войне. Войне, от исхода которой зависит будущее нашей державы.

Мы сейчас не в состоянии победить табгачей, ибо в Китае народ пребывает в согласии, а годы урожайны. К тому же расскажи мне, славный Кюль-тегин, чем ты собираешься в голой степи кормить лошадей, чтобы они были готовы к походу, как только сойдет снег?

Молодой полководец молчал, понурив голову. От его первоначального запала не осталось и следа, потому что он как никто другой знал, что главная сила тюрок заключалась в латной коннице. А на истощенных долгой зимней бескормицей лошадях далеко не уедешь.

— Что же предлагаешь ты, мудрый Тоньюкук? — спросил Капаган-хан.

— Я предлагаю обратить свои взоры к северу. Кыргызский хан — наш самый заклятый враг. Он отгородился от нас неприступными Саянскими горами и думает, что неуязвим для тюркских копий, а значит может безнаказанно строить козни против нашего эля! Я считаю — наша первейшая обязанность — показать ему, что на этот счет, он пребывает в заблуждении. Позволь мне, пресветлый хан, изложить мысли насчет того, как проучить этого наглеца, — смиренно склонив голову, произнес Тоньюкук.

— Продолжай! — милостиво разрешил, заинтересованный хан.

— Самая большая сложность в этом походе, — начал Тоньюкук, — напасть на кыргызов неожиданно. Единственный, доступный зимой перевал ими тщательно охраняется. Штурмовать его — бесполезно. Кыргызский хан может

легко выставить против нас до десяти туменов и задержать нас хоть до весны. Это нас не устраивает. Гарантия нашего успеха — внезапность. Причем полная. Мы должны свалиться на кыргызов, как снег на голову. Для этого нам нужно перейти Саяны в неожиданном для них месте. Я уже об этом позаботился, — предваряя вопросы хана и полководцев, спокойно сказал бага-тархан. — Мною подобран проводник, знающий горы не хуже самих кыргызов. Он укажет путь в обход перевала…

— Мне нравится твой план, Тоньюкук, — произнес Капаган-хан, после непродолжительного раздумья, — и потому, командующим армией я назначаю тебя.

Главный советник учтиво склонил голову.

— В помощь тебе, я даю моих племянников — доблестных воинов Кюль-тегина и Йоллыг-тегина. Да будут они твоей левой и правой рукой…

Берега реки Орхон, Северная Монголия, 20… год

Костер догорал. Огонь, затухая, оставлял на раскаленных углях седые хлопья пепла. Русский и монгол продолжали свою неторопливую беседу.

— Антон, а почему ты называешь, тюрок символом свободы? — спросил Мэргэн, заворожено глядя на огонь. — Они же были жестокими завоевателями и поработителями соседних народов. Власть тюркских ханов опиралась на грубую военную силу, что и предопределило трагическую развязку и гибель их державы.

— Восстание 679 года против империи Тан, и это отчетливо зафиксировано в орхонских надписях, тюрки подняли не из-за каких-то обид или угнетения, а потому что самолюбию тюркского народа было непереносимо подчинение. Оно ощущалось настолько оскорбительным, что тюрки, как один человек, бросились в безнадежную борьбу. Они же были в центре государства и окружены врагами со всех сторон, у них не было ни тыла, ни союзников, ни численного превосходства. Это был бунт не ради улучшения жизни, а ради дикой воли и власти. В этом и кроется ответ на твой вопрос, Мэргэн.

Вообще, если смотреть на них с точки зрения либеральных обычаев современности, то тюрки, конечно, кровожадные монстры. Это не так. У них в орде тоже была своя «демократия», правда, стороннему наблюдателю она больше напоминала живодерню. Наши теперешние представления о свободе личности и правах человека нельзя автоматически переносить на эпоху раннего средневековья. Ты как историк по образованию должен понимать это лучше меня. Какая эпоха — такие и нравы. Не думаю, что современные древним тюркам китайцы отличались человеколюбием.

Попытки же всех мерить под одну гребенку, даже в наши времена неизбежно приводят к печальным последствиям. Это в который раз доказали америкосы на своем печальном примере. Ну, развалили Советский Союз, ликвидировали коммунистическую угрозу, чего еще желать, казалось бы? Жили бы себе за морем-океяном припеваючи. Ан нет, мирового господства им хотелось. Все установить новый мировой порядок пыжились. Конец истории объявляли. И чем больше они этот свой «порядок» насаждали, тем вернее весь мир скатывался к хаосу.

А все почему? — задал Антон риторический вопрос и тут же сам ответил. — Потому что уверовали в исключительность своей формы государственного устройства, а, значит, и в свое право навязывать «демократию» по-американски. И пошло-поехало. Фактически они занимались экспортом того, что они принимали за демократию, не заботясь о том, что любая попытка насаждения чуждого мировоззрения вызывает отпор.

— Как в русской пословице: за что боролись — на то и напоролись, — усмехнулся Мэргэн.

— Вот-именно, — согласился русский.

Разговор