Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он теперь не с тобой. А ты продолжаешь писать. /Влюблённые обнаглели. Целуются на улицах, обнимаются, держатся за руки… Я, может, тоже хочу за руку. С ним. Как раньше, когда был повод просыпаться по утрам. Разве можно было так любить, отдавая душу без остатка?! Как жить-то теперь, без души?/
И самое главное, что он уже не ответит.
Он живёт. Он счастлив. Он обнимает другую, чем-то похожую на тебя, но в миллиарды раз счастливее. Потому что у неё есть он. Ей, не тебе, он говорит, что любит, боится потерять и больше никогда не причинит боли.
А ты сжимаешь ладони в кулаки и кричишь от этой самой боли и бессилия. Но не плачешь. Вместо этого выводишь на запотевшем стекле его имя, шифруя точками, чтобы никто не догадался.
/Да вы вообще знаете, что такое тоска? Когда хочется выть от боли, бить посуду и стучаться головой об стены, а вместо этого ложишься на кровать, закрываешь глаза и лежишь в тишине?! Когда от каждой смс появляется надежда, а ты потом сидишь и ждёшь его звонка до полуночи, зная, что он больше никогда не позвонит?! Когда идёшь по улице и то опускаешь глаза, боясь увидеть его, то впиваешься взглядом в каждого прохожего, надеясь заметить знакомые черты, даже если знаешь, что он уже давно живёт в другом городе. Когда от одного его слова в телефонной трубке, от голоса с такими привычными интонациями бросает в дрожь?! Вы не знаете, что такое тоска/
И каждое утро хлещешь валерьянку. Ты сильная, натяни на лицо улыбку и пожелай ему счастья. Ведь ты же не любишь его настоящего. Зачем тогда скучать? Зачем тебе столько боли?
/Ты до сих пор у меня болишь/
Знаю, девочка, знаю. Болит. Вместо сердца или души. Он во всём. Ты и сама до сих пор дышишь в такт с его дыханием. Но пора бы уже сбиться с ритма и перейти с шага на бег. Хотя о чём это я, ведь от себя всё равно не убежишь.
Может быть, стоит написать то самое, прощальное? И наплевать, что он его никогда не прочитает.
/Делай, что хочешь. Только не играй ей на гитаре и не вари борщи. Помни обо мне и не рассказывай никому. Пусть это будет чем-то невероятно важным для тебя. Если ты до сих пор важен, значит солнце всё ещё бьётся в твоих ладонях, пусть и еле слышно./
Это правда была любовь. Она еще есть. Хранится в письмах, билетах в кино и ленточке от букета, что он тебе подарил.
/Да хранит тебя бог и моё сердце/
И подпись,
твоя Вредина
Память важнее боли
Время проходит, но мало что меняется, да? Нет занятия глупее, чем вспоминать совершенно чужого человека, с которым была возможна целая жизнь рядом. Это было совпадение, попадание и стопроцентное узнавание. С первого взгляда. А толку?
Да, ты не пишешь письма. Вернее, пишешь, но уже другому. Жизнь стала намного светлее. Душа – ребячья. И нет даже привязанности к тому, прежнему. Нет больше ничего к нему. Ни-че-го. Кроме непрожитой вместе жизни. Кроме трёх сотен стихов, что пылятся на книжных полках и в обувных коробках. Кроме его письма и ленточке от букета. Жёлтой.
Почему кажется, что больше половины сердца осталось в прошлом? Там, где он вёл за руку детвору и таскал из библиотеки твои книги? Там, где ты собиралась подарить ему вилки и варить борщи. И чтобы однажды встретившись, больше не расставаться? Там, где он хотел дочку и обещал быть хорошим отцом?
Да, ты пишешь другому, ставшему центром вселенной. Тому, о ком так хочется заботиться. Тому, с кем ты становишься младше и счастливее. И не дай бог однажды потерять и его.
Время проходит, но память важнее боли, которая никогда не исчезнет из глаз. Да?
Реквием несбывшейся любви
Память важнее боли.
Господи, девочка, пошёл уже третий год твоей безнадёжной тоски. Почему, стоит ему лишь подумать о тебе, как ты расцветаешь улыбкой? Да, я знаю, что чувствуешь его, ведь сам воздух наполняется его дыханием.
В твоём городе весна. Пьянит ощущение безграничных возможностей. Всё о тебе и для тебя. Кроме него. Его сердце не бьётся в такт твоим временам года. Очередная весна. Очередной реквием несбывшейся любви.
/Amā me/ уже не пишешь. Теперь и правда повзрослела, а толку от этих слов на ладони – ничуть. Тонкие девичьи запястья беззащитны без ниточки счастья. Помнишь?
Завязывала, загадывала – быть рядом, быть любимой, выйти замуж и родить ему детей. Троих. И обязательно – девочку с цветом его глаз.
А потом – разрезала. В новогоднюю ночь. К чёрту предателей.
К чёрту боль, несбывшихся детей, серо-зелёные глаза, аллею за библиотекой, ладони, вилки и песни под гитару. И ощущение безбрежного счастья и покоя в его объятиях – тоже.
«Дальше будет лишь хуже, знаю, так давай хоть сейчас пальцы переплетём…» И переплетали. Оригами из свиданий под дождём и самого первого письма, где он называет тебя ангелом. А ты всё делаешь и делаешь журавликов в надежде, что выживешь, не сломаешься, если спустя очередных полгода он не напишет и не позвонит. Отпускать-то так и не научилась.
А воспоминаний – море. Портрет, который-таки выбросили, чтобы твой /единственный мужчина/, чьего сонного дыхания ты так и не услышала, не мозолил глаза; гитара, от струн которой немеют и грубеют кончики пальцев; номер телефона в старой тетради в клетку, со стихами и именем на полях (сколько же их было-то…этих надписей и тетрадей). Да и важно ли это? Если он до сих пор – идеальное место для хранения неразумного сердца?
А общей фотографии – не было. Закрываешь глаза, представляешь себя и его – счастливыми. Детство.
А небо всё ещё улыбается его глазами. Если, конечно, у него хорошее настроение.
Спой мне, девочка, песню о нём.
Очередную.
Спасибо. И прости
Иногда смотришь на написанное, и думаешь – зачем?
В моей жизни не было изумительных историй про отношения с геем, с девушкой, с цыганом, что с ножом, обезумев от ревности, гонял меня по двору в маленьком городе, где все друг друга знают, но никто никогда не приходит на помощь.
В моей жизни просто случилась