Представители многих видов, в том числе я сам, оживляются при первых веяниях лета. Из нор выходят скунсы, и вскоре мы по запаху узнаем об их присутствии. Бурундуки появляются из-под земли и оставляют первые следы на размягчившемся снегу. Годовалые бобрята покидают зимние квартиры, так как их родители готовятся к появлению новых детенышей. Цветочные почки ивы, ольхи, рогатой лещины, тополей и вязов приготовились в ответ на первое тепло открыться и явить совершенство цветов и форм. Некоторые из перезимовавших птиц начинают петь, а перелетные миллионами заполняют небеса на пути из теплых стран к северу. И уже прибывают первые странники. Природа готова взорваться. Как в песне Джорджа Харрисона, которую The Beatles пели в 1969 году: «Вышло солнце, и все хорошо» (Here comes the sun – da da da da. It’s all right). Солнце пригревает, сигналит о переменах, и я готов. Вся остальная природа тоже ждала и готовилась.

Годовое путешествие Земли вокруг Солнца и сезоны в зависимости от наклона оси вращения планеты. Во время солнцестояний между полярными регионами планеты наблюдается наибольшая разница в продолжительности дня и ночи. Во время равноденствий соотношение дня и ночи одинаково во всех точках Земли

В эти все более долгие, яркие дни после весеннего равноденствия пурпурно-коричневые почки ольхи на болоте, а также почки берез, орешника и осинообразного тополя[2] вокруг него начинают готовиться к лету. У них цветочные почки полностью сформировались еще осенью и готовы в нужный момент раскрыться и зацвести. Некоторые растения уже в начале июля образовали новые листовые почки. Они пользуются теплом прошлого лета, чтобы после зимы сразу перейти к короткому следующему. Но не все северные растения приберегают почки с июля одного года до июня будущего года. Некоторые делают фальстарт: почки красных дубов, например на тех побегах, что освещаются прямым солнцем, часто лопаются уже в июле и дают прирост новых листьев вместо того, чтобы ждать еще одиннадцать месяцев. Однако затем дубы все же закладывают новые почки до зимы.

Для пчел в двух ульях, что зимуют под снегом возле нашего дома, внешний мир последние несколько месяцев почти не менялся, но и они тоже готовятся. Матка начала откладывать яйца в соты, чтобы к моменту мощной, но краткой вспышки цветения тополей и кленов задолго до появления листьев улей смог выпустить в поле большой отряд рабочих пчел.

Лето – это те самые «тягучие, дымчатые, безумные дни» (those lazy, hazy, crazy days), о которых пел Нат Кинг Коул. Но только ли? Я попросил свою восьмилетнюю дочь Лену рассказать мне, что она думает о лете, и она написала стихи, которые я приведу тут:

Не знаю, откуда к ней приходят такие мысли, но для меня ее стихи созвучны словам и ритмам Роджера Миллера: In the summertime, when all the trees and leaves are green and the redbird sings, I’ll be blue, ’cause you don’t want my love («Летом, когда зеленеют все деревья и листья и поет иволга, я буду грустить, потому что ты не хочешь моей любви»).

Лето – пора зелени, бурной жизни, множества утраченных и обретенных любовей. Это самое напряженное время года, когда мир природы Северного полушария внезапно наполняют миллиарды животных, пробуждающихся от спячки, и новые миллиарды прибывают из тропиков. Чуть не в одну ночь начинается сущее безумие: животные бурно ухаживают за партнерами, спариваются и растят молодняк. Главная повестка дня летом – размножение, временно́е окно возможностей узко. Лето может быть веселым на первый взгляд, но в нем кроются острая конкуренция и борьба за существование, потому что для каждой новой жизни любого вида в среднем необходимо столько же смертей среди особей того же вида. Более того, на каждое более крупное животное приходятся также сотни или тысячи смертей среди представителей других, более мелких видов, которых съедают, чтобы поддержать эту жизнь. И каждое из этих животных вырабатывает свои механизмы, чтобы снизить вероятность быть съеденным.

Чтобы выжить зимой, нужны средства, которые помогали бы справиться одновременно с холодом и нехваткой энергии. Летом ситуация обратная. Задача, характерная для летнего мира, – выжить при высоких температурах и недостатке воды; и хотя я вкратце опишу «экстремальное» лето в условиях пустыни, но в основном буду рассматривать жизнь во всем ее многообразии более точечно, на том уровне, где ее формы взаимодействуют друг с другом – а это «гвоздь» летней программы. Я сосредоточился на том, что вижу и видел в знакомом мире за порогом моего деревянного домика на лесной поляне в Мэне. Как минимум столько же внимания я уделяю природному миру у нашего дома близ грунтовой дороги в сельском Вермонте. Вокруг него – леса, бобровая запруда, огород, пара ульев, скворечники и дуплянки, дровяной сарай, заросли диких и культурных цветов и фруктовый сад. Я решил прожить два лета, активно наблюдая за всем этим. Мне хотелось разобраться во всем, что выглядит интересно или загадочно, и не принимать как должное то, что кажется обычным.

9 марта 2006 года. Земля еще покрыта снегом, но уже можно учуять запах скунса, а влажная болотистая почва испещрена следами норки и выдры. Я слышал первое гоготание канадских казарок. Две большие стаи пролетели очень высоко надо мной, направляясь на север. Растения с виду не изменились, только редкие почки ивы показали чуть больше белого пуха над краешками темно-коричневых чешуек. Ранние подснежники в чистой, непритязательной простоте, которая мне так мила, пронзают своими кивающими венчиками снег. Вчера вечером я слышал первую песню плачущей горлицы. Вернулся первый странствующий дрозд – задолго до того, как появится хоть один дождевой червь. Пасмурно, и прогноз обещает «дождь», но, даже если бы предсказывали снег, я бы ждал со дня на день возвращения самцов красноплечих трупиалов.

Весна уже в пути, и, я думаю, птицы это тоже чувствуют. Голубые сойки уж точно. Мне посчастливилось увидеть их первый слет в этом году. Сначала я заметил сборище, расшумевшееся в семь утра на верхних голых ветвях ясеня – на том же дереве, где я их видел год назад, примерно в это же время. Я насчитал не меньше 24 птиц, но они прилетали и улетали, так что их могло быть намного больше. Те, что были на вершине дерева, приседали вверх-вниз, как будто выполняли энергичные упражнения, и одновременно кричали. Было непохоже, что их внимание направлено в определенную сторону или на конкретную особь. Явных пар не было. Я слышал самое меньшее от шести до восьми разных типов криков, и каждый из них издавала одновременно вся стая, а когда крики менялись, птицы оставались «на одной волне». Я был зачарован и смотрел это представление три часа. Вершина одного большого ясеня, видимо, была у них сценой, центральной точкой спектакля, который распространялся на несколько гектаров. Временами группы птиц взлетали с дерева и верещали. Они летели по двое, по трое, а также группами более чем по дюжине особей. Всякий раз, когда они направлялись, совершая медленные, взвешенные взмахи крыльями, к главной «сцене» или прочь от нее, сойки переходили к другому типу криков. Хотя основная стая распалась около восьми часов утра, несколько пар и особей оставались на том же месте еще не менее двух часов. Они заметили что-то, предвещающее лето, и, полагаю, их «танец» имел какое-то отношение к ухаживанию и спариванию. Спустя шесть недель две пары все еще оставались поблизости. Я видел, как они деловито прилетают на край моего недавно выкопанного лягушатника, чтобы вытянуть из земли корешки для выстилки гнезд.