Это он так шутил, Витек.

— Дету у дас придтера! И посудобоечдой башиды тоже дету! — прогундосил в ответ Егор.

— Само собой! — воскликнул Витек. — А чтобы распечатать наши картинки где-нибудь, ну я не знаю, в каком-нибудь офисе, надо деньги платить. Вроде бы десятку стоит картинка. А у нас их тут штук двадцать минимум. Лично у меня нету лишних двухсот рублей.

— И у бедя дету, — сообщил Егор.

— И у бедя, — передразнил Макс.

Саша промолчал. Во-первых, у него тоже не было лишних двухсот рублей, а во-вторых, он уже чувствовал, к чему клонит Витек…

И угадал!

— А между прочим, у Сашкиного бати классный принтер на работе стоит! — воскликнул Витек. — И вообще — ну к кому мы ради нашей исторической реконструкции должны за помощью обратиться, если не к нему? Главный художник ТЮЗа, все такое… Василий Николаевич мог бы и костюмы для нас заказать в мастерской театральной, а в этой… как ее… реквизиторской нам бы щиты, шлемы и мечи сделали. А?

Витек, хоть и лучший Сашин друг, наглец исключительный и, что характерно, с годами все больше наглеет. Ему только дай губу раскатать!

В другое время можно было бы над этим посмеяться, но сейчас не другое время. Сейчас такое время, что вообще не до смеха.

Главное — сдержаться и никому не показать, как тебе… как тебе ужасно. Как тебе невыносимо!

— Театр на гастролях в Саратове, отец тоже там, — сдавленно проговорил Саша. — Придется нам самим выкручиваться.

Заметил кто-нибудь, что он сказал «отец», хотя раньше всегда говорил «папка», «мой папка»?

Раньше говорил, да, было дело. А теперь… а теперь папка уже не его.

Слава богу, никто не заметил ничего необычного в его голосе, никто ничего не просек. Все, не только Витек, устали от нескольких часов сидения у компьютера, от мечтаний, как их группа возьмет все призы за оригинальность замысла, от споров над каждым костюмом.

Больше всего смущал вопрос трусов.

Трусов в Древней Греции не носили. Все неприличные места прикрывали свисавшим из-под кольчуги толстым кожаным передником, который назывался «претугес» — «крылья».

— Нет, ребята, я без трусов не пойду, — заявил Макс. — Претугесы претугесами, а я без трусов не пойду!

— Да никто не пойдет, — успокоил его Витек. — Что мы, больные, что ли? Только ты не вздумай напялить какие-нибудь боксеры в цветочек — только плавки!

— Стридги! — захихикал Егор. — Дадо дадеть стридги!

Все снова захохотали. Саша тоже. Это была хоть какая-то разрядка. Но его веселья надолго не хватило. Ужасно захотелось уйти домой и забиться там в какой-нибудь угол. И сидеть одному, ни о чем не думая, не отвечая на дурацкие вопросы Егора, не ведясь на еще более дурацкие подначки Витька, не слушая Макса, который все бубнил какую-то древнегреческую чухню из Интернета…

Наверное, это погано, но Саша втихомолку радовался, что баба Люба заболела в своем Арзамасе и мама уехала к ней. Заболеешь тут, от таких-то событий… Бабулю жалко, конечно, но хорошо, что Саша с мамой могут пока не встречаться и не строить друг перед другом бодрячков и весельчаков. Потому что бодрости и веселья нет ни у кого.

Самое невыносимое было слышать, как мама плачет ночью: тихонько, чтобы Сашу не разбудить. Однако он и так почти не спит. Он и сам бы плакал, да не может. Стыдно ему. Вот если бы отец умер, было бы другое дело, тогда это было бы нормально — плакать. А так…

Нет.

Надо просто перетерпеть. Что он, единственный на свете мальчишка, которого бросил отец? Небось и другие есть. До фига их!

Вот интересно: те, другие мальчишки, — они тоже с ума от горя сходили или просто плечами пожали — и продолжали себе жить дальше?..

Вопрос такой: а жить дальше — как?

В эту минуту в комнату заглянула Ирина Ивановна, мама Витька, и, зевая, спросила:

— Гости, вам хозяева не надоели? Вообще одиннадцать уже, вы не заметили? Ваши родители, наверное, там с ума сходят. Или вы им позвонили, предупредили, что задерживаетесь?

Егор и Макс в ужасе переглянулись, потом как по команде выхватили из карманов свои оранжевые «Майкрософты», да так и ахнули: мобильник Макса вообще разрядился, а Егор у своего нечаянно выключил громкость. И у него десять неотвеченных вызовов, ничего себе! Ну, после этого, конечно, все торопливо простились, договорились встретиться завтра у Егора и полетели по домам.

То есть кто полетел, а кто побрел нога за ногу.

Легко догадаться, что брел именно Саша. Домой ему не хотелось…

* * *

Сашин телефон лежал в кармане и не звякнул ни разу. И сообщения не пришло ни одного… И дома его никто не ждал — спешить было незачем.

Саша брел и думал все про то же: как они будут жить дальше? И как объяснить ребятам, куда пропал отец? Можно продолжать отвираться: мол, он на гастролях в Саратове, но этого вранья надолго не хватит — только до конца лета, пока ТЮЗ не вернется в Нижний. Хотя можно наплести, будто отцу предложили работу где-нибудь в другом городе, но там нет нормальной квартиры, поэтому он семью пока оставил здесь. Ну да, наплести можно что угодно, но вот вернется ТЮЗ с гастролей, появится афиша с анонсом премьеры, а там будет написано: «Главный художник — Василий Денисов». Или на улице его обязательно кто-нибудь встретит, Витек или Макс…

И тогда все узнают, что Сашку Денисова бросил отец.

Но это ерунда, что все узнают. Самое главное — ничего не исправить, прошлого не вернуть! Отец не вернется. Вот это страшнее всего…

Совершенно утонув в своих мрачных мыслях, Сашка вдруг осознал, что стоит у входа в парк Кулибина, и с досадой сморщился. По привычке пошел короткой дорогой, дурак, а ведь именно в этом парке расположен ТЮЗ. До чего тяжело видеть здание, где ты, можно сказать, вырос, сидя за кулисами на репетициях или играя в огромной, с высоченным потолком мастерской главного художника и, сначала со страхом, а потом весело, как со старыми знакомыми, болтая с тремя головами Змея Горыныча (Старшая — храбрая, Средняя — умная, Младшая — глупая) — реквизитом самого любимого Сашиного спектакля «Иванушка-богатырь и Змей Горыныч»… Днем он старался обходить и ТЮЗ, и парк стороной, а сейчас вот приперся сюда на автопилоте. Но, честно, поворачивать и идти другой дорогой сил просто нет. Ладно, кругом темнотища, освещены только аллеи. Надо покруче забрать вправо, пробежать подальше от ТЮЗа, а налево вовсе голову не поворачивать, чтобы ненароком не наткнуться взглядом на бледно-серое бетонное здание…

Внезапно над Сашиной головой вздрогнула ветка ясеня: узорчатая тень на освещенной дорожке заплясала. И под ноги плюхнулся комок с крыльями.

Воробей… перебулгаченный какой-то. Наверное, спросонок с ветки сорвался. Вот он вспорхнул, метнулся в кусты, но тотчас оттуда донесся душераздирающий писк, а еще через миг на дорожку вылетели два окровавленных перышка.