— Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, — на всякий случай начал он наговаривать защитное заклинание, мысленно закручивая слетающие с губ слова вокруг своего тела, — доверюсь вам по всякий день и по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. Поставьте вкруг меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес. Оградите меня, сына вашего Олега, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернена и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого ворога по всякий час…

Кто его знает, что тут за колдовство творится? А ну как нежить лихая всех людей окрест извела? Так что лучше подстраховаться…

Ведун спешился, просунул правую ладонь в петлю серебряного кистеня, а левой повел в сторону, пытаясь определить, откуда идет воздействие. Крестик нагрелся чуть сильнее, и Олег решительно пересек пыльный тракт, медленно пошел через лужайку меж двух вязов, раздвигая высокую полынь. И вскоре увидел выпирающего из земли чуть выше колена деревянного бородача с кривой ухмылкой на черных губах. Середин облегченно перевел дух: Чур, хранитель границ. Есть, стало быть, жизнь в здешних местах, коли границы кто-то вымеряет. А вот полынь — это плохо. Не часто, видать, сюда хозяева наведываются.

Даров никаких Олег богу оставлять не стал, но траву вокруг из уважения вытоптал, открыв идола свету и всеобщему обозрению.

— Хотя, какое тут «всеобщее»? — поправился Середин, возвращаясь к гнедой. — Коли еще хоть кто проедет, пока трава опять не поднялась, и то хорошо. А то ведь, не зная, и не заметишь тут ничего.

Встрече с хранителем границы Олег предпочел бы простенький указатель типа «До поворота на Новгород осталось сто шестьдесят верст» или «Тула — сто двадцать километров». Но, увы, у каждого времени свои законы. Здешние стежки-дорожки служили скорее не путеводной нитью, а лабиринтом для чужаков. Оно и понятно: земляки дорогу знают, а посторонним в русских землях делать нечего.

Глинистая лента проезжего пути тем временем повела влево. Минут десять она тянулась в нескольких шагах от поросшего соснами и ежевикой глубокого оврага, потом отвернула вправо, перемахнула по склизким, покрытым плесенью, бревнам радостно журчащий ручеек, кинулась направо, некоторое время повторяла все изгибы русла, пока не уткнулась в завал из крупных валунов, резко повернула влево и устремилась вверх, по склону пологого холма. Вот и попробуй, угадай — на север, запад или восток ведет этакий извилистый тракт?

Между тем дорога выбралась на широкий, от горизонта до горизонта, зеленый луг, украшенный лишь несколькими полосками густого ивняка и отдельными колками молодых, лет пяти-шести, березок. Хотелось бы верить, что все это — отвоеванные у чащобы пахотные угодья, которые этим годом рачительный хозяин оставил под пар, однако ведун отлично понимал, что никаким кустам, а уж тем более деревцам на возделанных участках вырасти невозможно. Либо косцы первым же годом состригут, либо скот вытопчет. А значит, скорее всего, поля эти не рукотворные, а созданы несколько лет назад банальным пожаром, снесшим под корень несколько километров леса. Так что на близость жилья особо рассчитывать не стоит.

Тракт, не поджимаемый с боков могучими деревьями, расползся в стороны, вытянулся в прямую линию, и Середин перешел на широкую походную рысь. Разумеется, он никуда не торопился — но грех не воспользоваться возможностью промчаться с ветерком, когда не нужно бояться ни низко вытянутых поперек дороги ветвей, ни резких поворотов. Несколько верст быстрой скачки — и Олег вдруг увидел впереди россох. Тракт раздваивался на две колеи примерно равной натоптанности, смыкающиеся практически под прямым углом.

— Вот те раз… — пробормотал ведун, придерживая скакунов. — Воистину, указатель тут бы явно не помешал.

Он привстал на стременах, повернул голову вправо, влево, словно зеленые стены леса, в которые врезались обе дороги, могли хоть что-то подсказать, потом опять опустил глаза на пыльный перекресток. И неожиданно заметил то, на что поначалу не обратил никакого внимания: полоску примятой травы. Похоже, совсем недавно — стебельки и листья совсем не успели выпрямиться — здесь проехала повозка, выкатившаяся из колеи одним колесом. Стебли показывали слева направо — стало быть, туда неведомый путник и направлялся.

— Отлично, — потянул Олег правый повод гнедой. — За пару часов нагоню. В лучшем случае узнаю, где ближайший постоялый двор. Баньку приму, посплю на постели, припасов докуплю. В худшем — хоть про маршруты здешние расспрошу. А то ведь так до второго пришествия кататься можно.

Тем не менее, давая отдых коням, он всё-таки пустил их широким шагом. В любом случае верховой идет раза в три быстрее тряской телеги, а потому погоня, можно сказать, уже началась.

Дорога вошла в чистый, почти без подлеска, сосновый бор, обогнула огромный, в два человеческих роста, замшелый валун и строго по прямой устремилась на восток. По прямой — значит, не дорога выбирала в бору проезжие места, а лес поднялся там, где никто не затаптывал молодые побеги.

— Похоже, пожары тут частые гости, — негромко отметил ведун. — Как бы под пал не попасть.

Он поднял голову к облачному небу и тяжело вздохнул. Темные, тяжелые небесные странники предвещали дожди. А при его образе жизни — это самая большая неприятность, какая только может случиться.

За два года неторопливых скитаний Олег Середин успел полюбить этот радостный и безмятежный мир. Здесь ему не нужно было каждое утро вскакивать по будильнику, чтобы потом восемь часов стучать молотком в кузне автопарка, не нужно было помнить о квартплате, техосмотре, дышать выхлопными газами и считать рубли от зарплаты до зарплаты. Острая сабля и вдолбленные в него стариком Вороном заклинания позволяли за одну схватку с нежитью заработать достаточно, чтобы месяц не заботиться о пропитании. Впрочем, нередко за выведенную наговором и зельем хворь, отпугнутых от дома кикимор и рохлей хозяева расплачивались гостеприимством, а кое-где, тряхнув стариной, ведун промышлял и кузнечным ремеслом. Берегини и лесная нежить, еще не распуганные возле больших дорог, берегли его сон; медвежья шкура летом, а меховые штаны с добротным бобровым налатником зимой спасали от холода; многочисленные озера и реки Руси давали спасение от летнего зноя. Потому бесконечный путь не был Середину в тягость: он постоянно подкидывал каверзные загадки, решать которые приходилось нередко с кровью и полным напряжением сил, после чего обычно следовал долгий покой — роздых после очередного приключения.

Единственное, от чего ведун не имел хорошей защиты — это от дождя. Ладно короткий летний ливень или гроза, которые можно пересидеть под густым деревом. Но вот морось, что способна висеть в воздухе бесконечные недели, а то и месяцы… Долгий нудный дождь впитывался в одежду, чавкал в ворсе шкуры, стекал по коже седла, не давал развести огонь, спокойно отдохнуть, превращал сушеное и вяленое мясо в заплесневелый мусор, высасывал соль из сала, заставлял коробиться упряжь. Спасением от подобной мороси могла служить только надежная, добротная крыша. Желательно — с печью и рублеными стенами. А еще лучше — с одинокой хозяйкой. Но подобного припаса на коня не навьючишь, с собой не увезешь. Искать надобно. Остаться же среди застарелых палов наедине с долгими осенними ливнями Середину отнюдь не улыбалось.