Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здравствуй…
Пустота?!
Движение и крик произошли вдруг. Одновременно. Еще до того, как пришел страх и доказал: ты жив. Крик стал взрывом души, а движение – попыткой ударить.
Он кричал и защищался. Он не знал, где находится, не знал, жив ли, но был готов к бою. Потому что не умел сдаваться. Даже сейчас, с трудом поднимая руки, не научился. Не захотел учиться.
Движение и крик…
А в следующий миг он понял, что задыхается. Он был в Пустоте и запретил себе дышать. Он боролся даже там, в Ничто, не имея никакой надежды, но силы не беспредельны, и сейчас он потерпит поражение. Он почувствовал ярость и злость, он попытался продержаться еще секунду, еще половину секунды, еще четверть, но… Но паникующие инстинкты ответили: «нет». И парализовали волю.
Тело хотело дышать. Тело требовало кислорода, жаждало его, хотело жить, и…
И он глубоко вздохнул, не желая того. Понимая, что глоток Пустоты станет последним. Вздохнул, так и не смирившись. Но прощаясь.
Он глубоко вздохнул, и его легкие наполнились чистым, свежим воздухом.
«Где же Пустота?»
Нет, не сразу. Не сразу и не так. Эта мысль пришла потом, потому что сначала он был слишком занят. Он дышал.
Он сделал четыре глубоких вдоха, успокоил перепуганное тело и только после этого осознал, что видит.
«Где же Пустота?»
Ветки.
Нет, не ветки – куст.
Нет. Дерево. Точнее – пышный куст, усеянный бесчисленными белыми цветочками, и несколько деревьев.
А еще – камень.
Очень большой камень, который следовало бы назвать скалой. А рядом с ним – камни поменьше. А сразу за ним – совсем огромные, уходящие вверх…
За тем камнем, который следовало бы назвать скалой, высились настоящие скалы, которые нельзя было назвать никак иначе.
И следующая мысль звучала так:
«Где я?»
Скалы и деревья. Горы. Залитые свежим воздухом, а значит – жизнью. Здесь можно дышать и нет Пустоты. Здесь все настоящее. И он настоящий. И он жив.
Наверное, потому, что не сдался.
«Где я?»
Он рывком поднялся на ноги и вскрикнул. Не смог сдержаться, потому что не ожидал столь сильной боли. Потому что иглы вдруг пронзили его ноги, а кузнечный молот врезался в грудь. Потому что в животе поселилась ледяная глыба, а в голову насыпали раскаленных углей. Потому что никто не смог бы подготовиться к такой атаке.
– Ядреная пришпа!
Но на ногах удержался. Не упал, не стал кататься по земле, хотя очень хотелось. Не кричал больше и даже не ругался. Терпел, шумно дыша, и лишь через минуту, показавшуюся часом, когда боль отступила столь же внезапно, как навалилась, он слизнул с губ кровь и усмехнулся:
– Ну и где, спорки ее сожри, Пустота?
Огляделся внимательнее и увидел. Не Пустоту – спорки.
КУГА
Ужас.
К нему невозможно подготовиться, невозможно стиснуть зубы и сказать себе: «Прорвусь!», потому что в самом этом слове заложено:
Ужас.
Коротко и ясно. Емко. Окончательно.
Страх, с которым ты способен бороться, остался в прошлом. Каким бы он ни был: липким, холодным или изнуряющим, он уже сыграл свою роль: он подготовил тебя к последнему своему проявлению, к царю своему.
К ужасу.
Что наваливается всем весом, стискивает душу холодными лапами и кутает в плотную вату непонимания. Отключается разум, чувства пляшут кадриль, и ты покидаешь мир, пропадая в колодце безнадежности. Если повезет – выведут инстинкты, ведь желание жить пропитывает каждую клеточку, но… Но на самом деле должно повезти дважды: чтобы инстинкты не подкачали и чтобы существовал путь к спасению. Хоть какой-нибудь путь, хоть тропинка, хоть натянутый над пропастью канат… Должна быть надежда, в которую вцепятся инстинкты, должен быть слабенький лучик в угольной тьме отчаяния, должен быть…
Но только не в Пустоте.
Не в этом злобном Ничто.
Не там, где пропадает все, включая души.
В Пустоте есть только ужас…
– Нет!
– Все хорошо…
– Я не хочу умирать!
– И не надо…
Она смотрела широко распахнутыми глазами, но ничего не видела. Пронзительно кричала, но не слышала себя. Царапала ногтями шею, но не испытывала боли. Не понимала, что дышит, и жаждала свежего воздуха. Затуманенный разум шептал: «Ты умираешь!» – и она верила.
– Помогите!
Ужас не отпускал.
– Помогите!!
Из невидящих глаз текли слезы, а лицо стремительно синело.
– Помогите!!!
Он знал, что так иногда бывает после Пустоты: человеку кажется, что он еще в ней. Что Знак ее или дыхание не отпускают, тянут назад, в Ничто, не позволяют освободиться и в конце концов убивают. И еще он знал, что девушка может остаться в своем кошмаре навсегда. Не увидеть спасительного огонька, не понять, что все обошлось, и умереть. Задохнуться прямо здесь, на берегу горной реки, потому что спятившие инстинкты скажут: «Тебе конец!»
И она поверит.
Он знал, а потому ударил. Влепил кричащей девчонке пощечину, за которой тут же последовала еще одна.
– Все в порядке! Ты слышишь? Все в порядке!
– Я не хочу умирать!!
Он тряс ее за плечи и кричал:
– В порядке! – И снова кричал: – В порядке! Ты здесь!
Не знал, что сказать еще, как достучаться до сознания перепуганной девушки.
– Помогите!
Еще один удар. Жесткий, в кровь разбивший губы.
– Очнись!
С цепарями, тружениками звездных дорог, такие фокусы проходят, цепари приучены реагировать на боль, сразу понимают: раз больно, значит, жив. Иные даже отмахиваться начинают, показывая, что вернулись. А вот девчонка…
– Я могу дышать.
«Ну, наконец-то».
– Я могу дышать!
Она не поняла, что сказала. Фраза прозвучала осмысленно, спокойно, но это была не ее фраза. Это был короткий всплеск, мгновенное просветление, после которого девушка задышала. Торопливо и жадно, захлебываясь в холодном воздухе и недоверчиво впитывая понимание того, что жива.
– Я не падаю.
А вот это уже она – настоящая, опомнившаяся. Делает выводы. Осознает себя и возвращается в мир.
– Да, – подтвердил он, – не падаешь.
И глубоко вздохнул, довольный тем, что спас незнакомку. А может, и не спас, может, она справилась сама, но главное – справилась. И на душе стало тепло.