Шрифт:
Интервал:
Закладка:
МОНОЛОГ ВПОПЫХАХ
Ну куда мы спешим?
Ну куда мы спешим?
И каких же вершин достигаем?..
Сумасшедший режим:
рассвело — и бежим,
на работе, в метро досыпаем.
Посторонняя радость,
посторонняя грусть,
словно вырванная страница…
— Как живешь?
— Ничего. Извини, тороплюсь!
А зачем, черт возьми,
торопиться?
Современник, собрат,
хоть минуту постой,
мне ответь, расспроси поподробней…
Мы кончаем беседовать на запятой —
так при скорости нашей удобней.
Ну куда мы спешим?
Оглянитесь вокруг:
карусель, свистопляска сплошная.
И урывками видятся муж с женой,
с другом друг…
Как рождаются дети, не знаю.
Ну куда мы спешим,
ну куда мы спешим
по бессмертному белому свету?
Реже в небо глядим,
даже меньше грешим —
просто некогда, времени нету.
Замечаю:
и я торопливо пишу,
недосуг в круговерти ошибки
проверить…
«Ну куда мы спешим?» —
я спросить вас спешу.
«Ну куда мы спешим?» —
поспешите ответить.
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
Вкусив запретного плода,
сатира — братца чёрта,
растить решила иногда
плоды такого сорта.
Не развратит моей среды
рептилия из рая.
Я предлагаю вам плоды,
играя, не карая.
А вдруг от них (мне каково?)
не остро и не сладко?
Я не Мичурин, я всего
не юная юннатка.
Здесь не о Юнне Мориц речь,
хотя о ней хотелось,
так как она сатиры меч
держать имела смелость.
Запретный плод…
Его с ветвей
мы сбрасывали дружно.
«Избавь, — молили, — суховей,
и унеси, и в прах развей!
Нам этого не нужно».
Боялись божьего суда
и высылки из рая.
А в нем с праправремен всегда —
лишь истина нагая.
Я думаю, меня поймет,
простит и не охает
тот,
перед кем запретный плод
сейчас благоухает.
СУПЕРПЕГАС
О, современность!
Ты прекрасна,
твой жуткий ритм меня взмесил.
Собрат завел себе Пегаса
в сто с лишним лошадиных сил.
Я говорю:
«Зачем так много?»
А он толкует мне о том,
Мол, вита-виа
(жизнь — дорога),
но не переводя притом.
Придуриваюсь:
«Что за «вита»?
Я знаю «пепси», «фанту», «квас»…
Он оглядел меня:
«Завидно?
Но это, братцы, не для вас».
Я говорю:
«Но виа, виа…
Раскрой мне тайну бытия.
Я ж помню, как, страдая, выла
однолошадная твоя».
Он отвечает:
«Это было,
но звук далеких дней погас.
А та, что выла,
та кобыла,
теперь «мустанг» —
«суперпегас».
Тут я познанья проявляю:
суперобложка, суперстар…
Я просто дурака валяю,
а он взбесился:
«Супер стар?!
А книги в твердом переплете?
О, темень окон избяных!
А сколько я истратил плоти
и времени (молчу о поте)
на выбиванье «избранных»?!»
Интересуюсь:
«Кем ты избран?»
Он мне надменно:
«Не тобой.
Я всюду издан, значит, избран
и государством, и судьбой».
«Дай бог! Всех благ!
А покатаешь?
А может, прокатиться дашь?»
«Я выбивать тираж, ты знаешь…»
«Смотри не вылети в…вираж!»
ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ
Поэзия — вся! —
езда в незнаемое.
Во мне — и взялся-то откуда? —
сигнал опасности горит:
я всех работников ОРУДа
притягиваю,
как магнит.
Всегда,
куда я ни поеду,
маячит синее вдали…
Я помню каждую беседу
с любым сотрудником
ГАИ.
И если вспыльчивая муза
в соавторстве откажет мне,
ГАИ Советского Союза
ее заменит мне…
вполне.
Сказал сержант мне
на Рублевском,
тактично перейдя на «ты»,
что не согласен с Маяковским
он в отношении езды.
Автограф ставя в протоколе,
я вся была, как тетива…
Сержант спросил меня: «Доколе?!»,
но все-таки вернул права.
Из транса
(вместо реверанса),
клянясь сержанту — «никогда!»,
твердила я слова романса:
«ГАИ, ГАИ—
моя звезда».
На трассах
в повседневных кроссах
прозрели вдруг глаза мои:
Литература на колесах —
нет, не подарок для ГАИ.
Ах, мы еще немало сложим
строк о ГАИ…
когда-нибудь…
Но коль не знаешь правил,
сложен,
увы, в незнаемое путь.
Прошу, но только не у бога,
а у дорожной колеи:
«Не подведи меня,
дорога,
Не оборви контакт с ГАИ!»
Путь без нее неинтересен.
Я помню:
где-то у Филей
напел чуть-чуть моих
мне песен
один молоденький старлей.
Он не просил пройти за ним, но
нахмурил брови: «Не гони!»
Я поняла тогда —
взаимна
моя любовь
с моей ГАИ.
Но вдруг ее случайно сглазит
тот, в ком поэзия молчит?!
Поэтому пускай мой ЗАЗик[1]
пока
под тентом постоит.
РАЗГОВОР С ИНСПЕКТОРОМ ГАИ
О ПУТЯХ ТВОРЧЕСТВА
..А потом вдруг раздался
тревожный свисток,
в нем была усмирения сила.
— Чем разгневала вас,
о хранитель дорог?—
я его чуть смущенно спросила.
И в ответ было столько