не мечтала – на это не было средств, да и училась она далеко не блестяще. Столица манила ее вполне реальной перспективой найти приличную, хорошо оплачиваемую работу, помочь родным вырваться из нищеты, самой приобуться-приодеться, а там, глядишь…

Что должно было произойти дальше, в недалеком и прекрасном будущем, Валя толком не представляла, но твердо верила, что ей обязательно повезет. Удивительно, но и мать, Нина, также была убеждена, что дочь в Москве ждет удача. Она и не противилась особо, когда та поведала ей о своем решении. Задумчиво нахмурила брови, помолчала немного, потом порылась в старых бумагах и откопала телефон и адрес тетки, у которой некогда была проездом в столице и с тех пор не видела без малого двадцать лет. Тетка запомнилась Нине приветливой и гостеприимной, и ее нисколько не озадачил факт, что за столь длительное время характер у нее мог существенно измениться, да и вообще, сама тетка могла запросто сменить место жительства.

Что поделать, Нина, несмотря на свои тридцать восемь, была наивна и оптимистична, хоть жизнь упорно старалась лишить ее этого. Своей верой в лучшее она наградила и дочь. Именно от нее досталась Вале ясная, лучистая сероглазость, легкий, неунывающий нрав и великолепный цвет лица, происходящий, как известно, от здоровой нервной системы. В остальном же она как две капли воды походила на отца: та же ладно сбитая коренастая фигура, густой волос цвета каленого ореха, цепкий, практичный ум и ловкие руки.

Решив таким простым образом проблему первоначального проживания дочери на чужбине, Нина потребовала от нее только одного: уехать после того, как закончится огородная страда. Валя не протестовала: весь июль и половину августа она терпеливо пропалывала грядки, таскала из колонки воду для полива, опрыскивала помидоры и огурцы, давила сок из ягод. Собираться она начала, лишь когда лето ощутимо и стремительно полетело к концу, и это заняло всего пару дней. И правда, что ей было особенно собирать? Весь Валин гардероб ограничивался теми самыми серыми джинсами, купленными на барахолке, двумя-тремя синтетическими кофточками, короткой куртенкой на холода да пушистым рыжим свитером маминой вязки. Прибавить к этому черное трикотажное платьице, лодочки «на выход» – и, пожалуй, больше перечислять нечего.

Все добро без труда уместилось в вышеупомянутой сумке «псевдоадидас». Нина повздыхала, залезла в спрятанную от мужа заначку и выделила старшей дочери огромную для семьи сумму в пятьсот рублей. Деньги предназначались Вале на питание в первые пару недель проживания в столице. Предполагалось, что далее она сможет кормить себя самостоятельно.

Ульяновск Валя покидала с легким сердцем, ни по кому особенно не тоскуя. В семействе у них сантименты были не приняты, школьные подруги так же, как и она, по большей части разъехались сразу по окончании выпускных экзаменов, а настоящей, крепкой любви в родном городе Валя нажить не успела. Бегал за ней пару лет одноклассник Вовка Алтуфьев, но она не могла принять его ухаживания всерьез – может, потому, что слишком хорошо помнила, как в яслях они рядышком сидели на горшках.

Так или иначе, Вовке Валя обещала писать в армию, сестрам посулила через полгода привезти столичных шмоток, а мать просто обняла и поцеловала – без слез и лишних громких слов. Отец в день ее отъезда в очередной раз надрался с приятелями и пребывал в глубокой отключке, поэтому прощания с ним не получилось вовсе.

Вечером Валя села в плацкартный вагон, который к утру благополучно доставил ее по месту назначения…

Конечно, теткина неприветливость несколько обескуражила девушку, с детства привыкшую к тому, что у них в доме двери всегда гостеприимно распахнуты для любого, страждущего крыши над головой. Так уж ведется в провинции – и Нина, и Николай предпочли бы выставить на стол последнюю банку огурцов, чем прослыть среди соседей скрягами и жмотами.

Но Москва не Ульяновск, и законы здесь другие. В глубине души Валя отлично понимала это, поэтому изо всех сил убеждала себя не расстраиваться и не принимать теткину грубость близко к сердцу. Почему, в самом деле, та должна была обрадоваться ее приезду – ведь Валя ей никто, седьмая вода на киселе. Вот когда она узнает ее поближе да поймет, что внучатая племянница не дурить в столицу приехала, а делом заниматься, тогда и разговор другой пойдет.

Утешив себя подобным образом, Валя приободрилась, села в поезд и, внимательно изучив схему, поехала прямиком на «Юго-Западную».

3

Теткин дом оказался грязно-серой семнадцатиэтажкой, окруженной чахлым, неухоженным двориком. Прежде чем попасть в подъезд, Вале пришлось пройти через кордон зорких и сердитых старух, с величественным видом восседавших на блеклой, рассохшейся лавчонке.

Бабки явно назубок знали всех жильцов, и Валино появление вызвало у них живейший интерес. Тотчас, как она миновала лавочку, за ее спиной послышалось зловещее шушуканье, из которого Валя явственно разобрала лишь одну фразу: «Ишь, выставила сиськи, похабница!» В ответ на это девушка лишь презрительно улыбнулась и горделиво выпрямилась, еще больше демонстрируя свою великолепную грудь третьего размера. Она не собиралась пасовать ни перед кем – ни перед теткой, ни перед ее склочными товарками.

Поднявшись в лифте на седьмой этаж, Валя уверенно надавила на кнопку у квартиры номер двадцать шесть. Послышался мелодичный звонок. Дверь тут же распахнулась, и на пороге появилась высокая сухопарая женщина лет шестидесяти, с пегими волосами, забранными на затылке в жидкий пучок. Мясистый нос украшали круглые очки в роговой оправе, тонкие, поджатые губы были слегка тронуты коричневой помадой.

– Евгения Гавриловна? – полувопросительно-полуутвердительно произнесла Валя.

– Она самая. – Тетка без улыбки посторонилась, пропуская ее в квартиру.

– Огромное вам спасибо, – прочувствованно проговорила Валя, проходя в небольшую, но компактную прихожую.

– Это что ж, у тебя из багажа только сумка? – Старуха в недоумении покосилась на скудную поклажу. – Мать тебе даже гостинцев не положила?

– Положила, – с готовностью ответила Валя, – поллитровку варенья клубничного и маринованные помидоры. Все тут. – Она с гордостью похлопала по оттопыренному боку «Адидаса».

– О господи, – с тяжелым вздохом проговорила тетка, и Валя не поняла, к чему относилась ее реплика – то ли к тому, что ей не понравились подарки, то ли к чему-то еще, о чем сложно было догадаться.

– Я зайду в комнату? – осторожно спросила она.

– Зайди, зайди, – немного приветливей согласилась Евгения Гавриловна. – Обувку только сними, вон там, под вешалкой, тапочки. Сейчас тебе полотенце дам, для душа.

– Спасибо, – снова повторила Валя, стаскивая кроссовки.

– Пожалуйста. – Тетка повернулась к ней спиной и скрылась в комнате.

Валя надела мягкие войлочные тапки с белыми пушистыми помпонами и,